Дарвин со всегдашним обожанием смотрел на дядю Джоза. В шестьдесят два года его темные поредевшие волосы все еще курчавились, большие темные глаза смотрели проницательно, римский профиль оставался все таким же гордым, губы – плотно сжатыми, а подбородок – упрямым. Одет он был безукоризненно: вокруг шеи повязан узлом белый галстук, концы которого заправлены под белую жилетку, поверх элегантный пиджак с блестящим бархатным воротником и двумя рядами обшитых материей пуговиц.
Перехватив взгляд Чарлза, Эмма поставила чашку.
– Теперь, Чарлз, когда мы немного заморили червячка, не расскажешь ли ты нам о своих новостях?
Он вынул из кармана пиджака два письма и протянул их дяде:
– Будьте добры, прочтите их вслух. Сначала от профессора Генсло. И тогда все будут знать, о чем, собственно, идет речь.
Джозайя протянул младшей дочери написанные от руки листки. Голос Эммы был приятным и выразительным. По мере того как она читала и картина вырисовывалась все яснее, в комнате становилось тише и тише. Собравшиеся слушали затаив дыхание, пока Эмма не закончила чтение и письма Джорджа Пикока.
Тут все заговорили разом. Вскочив, Эмма обняла Чарлза за плечи. Генслей подошел, чтобы пожать ему руку, Элизабет и Шарлотта от души поздравили его. Джозайя сидел, плотно скрестив на груди руки. Первым высказался доктор Холланд:
– На вашем месте я бы не слишком спешил, Чарлз. Подробностей они не сообщают. Похоже, что на судне вы окажетесь в полном подчинении. А когда натуралист отправляется в путешествие, он должен быть свободным и независимым, каким всегда был я.
– Они полностью идут мне навстречу… – возразил Чарлз, – и даже согласны оставлять меня в гавани, пока корабль будет проводить у берегов съемочные работы.
Он обернулся к дяде:
– Дядя Джоз, отец просил меня передать вам эту записку.
Взяв ее, Джозайя сказал:
– Не лучше ли нам перейти ко мне в кабинет? Надо хорошенько все обсудить.
Они вышли из библиотеки. Чарлз не удивился, когда Эмма, единственная из собравшихся, взяв его под руку, тоже направилась вместе с ними.
– Это такой великолепный шанс, – прошептала она. – Кто еще из твоих сверстников мог мечтать о подобной поездке? В душе ты всегда был натуралистом. Тебе надо ехать…
Чарлз покачал головой:
– Теперь все зависит от твоего отца. Он может послать меня в кругосветное путешествие или оставить сидеть дома.
Кабинет, который иногда величали "офисом", был тесен и пуст. Вся мебель состояла из трех жестких стульев и маленького бюро, на котором стопкой лежала писчая бумага и стоял чернильный прибор с двумя торчавшими из него ручками. Хозяин дома сел за бюро и вопросительно взглянул на Чарлза.
– Итак, если я правильно понял, у твоего отца имеются веские возражения против этой экспедиции. Сядь, возьми бумагу и перечисли-ка мне их по порядку.
Склонившись над листом, Чарлз взял гусиное перо, лежавшее на подставке, обмакнул его в чернильницу и принялся быстро писать. Окончив, он передал лист Джозайе, который внимательно прочел его с выражением глубокой озабоченности в темных глазах. Когда он заговорил, голос его звучал твердо:
– Я осознаю, какую ответственность накладывает на меня обращение твоего отца в связи со сделанным тебе предложением. Ты перечислил то, что, по-твоему, вызывает его возражения. Самое лучшее, наверное, если я выскажу свое мнение по каждому из них.
Немного помолчав, он начал:
– Не думаю, что все это могло бы дурно повлиять в будущем на твою репутацию священнослужителя. Наоборот, мне кажется, что полученное предложение делает тебе честь. Что касается занятий естественной историей, хотя, конечно, не в качестве профессии, они вполне подходят для священника.