Чарлз взглянул на бурлящую у их ног воду и врезающиеся в море известковые уступы насыпи.
– Вы напоминаете мне Гарриса по прозвищу "Гром и молния", – воскликнул он. – Оба вы стремитесь доказать, что мозг человека может одолеть силы природы.
– Одно слово предостережения, мистер Дарвин. К несчастью, неверно, что мозг человека в состоянии управлять всеми силами природы. Есть то, чего он никогда не сможет ни превзойти, ни подчинить себе.
– Что же именно, сэр Джон?
– Сам человеческий мозг.
…Барометры предсказали верно. Не прошло и часу, как солнце исчезло и с Атлантики подул резкий юго-западный Еетер, приковав корабль к якорной стоянке в гавани. Вскоре с моря надвинулась тяжелая пелена проливного дождя. Как только похолодало, он тут же превратился сперва в мокрый снег, а затем в град. "Бигль" подпрыгивал на волнах, как пробка. Еще ни разу в жизни Дарвин не испытывал такого всепроникающего холода. Шторм продолжался несколько дней. Чарлзом попеременно овладевали то морская болезнь, то тоска по дому, то отчаяние при мысли, что им никогда не выйти из гавани.
2 декабря после полудня, когда он полулежал, вытянувшись в кресле в гостиной у себя дома возле Кларенских бань, куда он вернулся, чтобы отдохнуть после качки на судне, с "Трактатом по теории Земли" Кювье в руках, кто-то забарабанил в дверь. Открыв ее, Чарлз увидел на пороге своего брата Эразма с дорожной сумкой в руке.
– Привет, Чарли. Сюзан сообщила мне твой адрес, и я приехал, чтобы повидаться с тобой.
От удивления у Чарлза отвисла нижняя челюсть и округлились глаза. Эразм превосходно выглядел: лицо его, и без того смуглое, покрывал загар. Волосы на темени заметно поредели, зато на висках торчали пучками, напоминая крылья птицы. Взгляд его глаз, темных и привлекательных, казался отрешенным. Одежда на нем была дорогой, но не крикливой: шерстяной пиджак с широкими лацканами, жилетка, белый воротничок и тонкая шелковая рубашка с черным галстуком.
Чарлз стиснул брата в объятиях. Прошло уже три с половиной года, как Эразм окончил колледж Христа. После краткого визита в Маунт он уехал в Лондон, откуда надолго отправился путешествовать по Франции и Австрии. Когда он стал жаловаться на скверные гостиницы и трудности путешествий, Чарлз поинтересовался, почему он не ведет оседлый образ жизни и не живет с комфортом.
– Как раз это я и намерен сделать, – отвечал Эразм.. – Свое время я буду делить между квартирой на Риджент-стрит и Уиндхемским клубом в Сент-Джеймсе. Время моих скитаний прошло. Я собираюсь навсегда обосноваться в Лондоне и с грустью взирать на то, как проходят годы.
– А врачебная практика?
– Я принимаю не пациентов, а лекарства. Вообще-то со здоровьем у меня как будто все в порядке, только вот моральное состояние подводит: часто я не в состоянии ничего делать.
Чарлз был ошарашен. Как, после стольких лет, проведенных в Эдинбурге, в колледже Христа – а ведь Эразм считался хорошим студентом, – забросить столь уважаемую специальность, к которой брат так хорошо подготовлен! Он, правда, вспомнил, что сам решил не связывать свою жизнь с больными и увечными. Да, но ведь он вышел из игры в самом начале и стал изучать теологию. А где будет искать себе другую профессию Эразм?
– Нигде, дорогой мой Газ! Годы учебы в Эдинбурге и Кембридже, похоже, доконали меня. А если и не меня, то, по крайней мере, мое честолюбие.
Впервые дошел до Чарлза истинный смысл гневных слов отца, когда он увидел письмо с приглашением от Генсло: "Дурацкая затея… бесполезная… после экспедиции ты уже не сможешь заняться ничем серьезным". Да, для Роберта
Дарвина было бы ударом, если бы обнаружилось, что он вырастил двух бездельников, по существу живущих на деньги, присылаемые из дому, и присваивающих себе плоды многих десятилетий тяжелого и самоотверженного труда дарвиновской и веджвудовской семей… По своим моральным качествам они выглядели бы "паразитами" в глазах доктора Дарвина, посвятившего сорок четыре года беззаветному служению своим ближним. – Я вовсе не собираюсь бездельничать только потому, что у меня не будет постоянного занятия.
– Значит, Рас, у тебя есть какой-то план действий? В таком случае я рад за тебя.