Его длинное сухопарое тело начала бить дрожь. Глаза его увлажнились. Когда-то Адам Седжвик сказал, что он будет среди первых естествоиспытателей Европы, а теперь профессор Генсло заявляет, что он займет место среди первых натуралистов мира!
– Боже! Да что такое со мной происходит? А я и ведать ничего не ведаю. Неужели все правда? И я нашел свое настоящее призвание? Выходит, не судьба мне быть похороненным под вязами, окружающими мирную обитель сельского викария?
Только тут до Чарлза дошел весь смысл письма сестры. Отец прочел его книгу от начала до конца и с уважением отозвался о его работе. Он настолько гордится своим сыном, что считает возможным раздавать экземпляры его книги близким знакомым. Означает ли это, что он позволит ему посвятить всю свою жизнь науке и не будет считать, что он, Чарлз, нарушит в этом случае еще одно свое обещание? Что ж, если отец и в самом деле поддержит его, то у Чарлза будут в запасе не только два положенных года, пока не освободится место викария, но и все последующие годы, чтобы по-настоящему разобраться в своих записных книжках по геологии и в дневниках, обработать их и подготовить монографии, которые, как он надеялся, со временем можно будет издать по всем разделам собранной им коллекции. В общем продолжить работу натуралиста, куда бы она его ни завела.
Открывавшаяся перед ним перспектива творчества на всю дальнейшую жизнь в той области, которую он любил больше всего на свете, наполнила его несказанной радостью. Отец больше не будет смотреть на него как на шалопая, не бросит ему в лицо: "Тебя не интересует ничего, кроме стрельбы, собак и охоты за тараканами, ты станешь позором не только для самого себя, но и для всей нашей семьи". Отныне бездельником его уже не назовет никто. "В жизни, – думал он, – ничего вроде бы нельзя заранее рассчитать и запланировать. Однако настает момент – и склонения магнитной стрелки выстраиваются в один ряд, так что капитан знает, где именно он находится в море и куда держать курс, чтобы укрыться в гавани".
Он распахнул дверь каюты. Наступила ночь. В небе кривой и узкий, как восточная сабля, висел месяц и горели яркие звезды. Чарлз прошел в носовую часть судна: подобно большому острому ножу, "Бигль" с раздувающимися от ветра парусами разрезал фосфоресцирующие воды Атлантики.
Перед его внутренним взором встает картина: теплый душистый осенний день, на клумбах цветущие георгины – желтые, красные, оранжевые и розовые. Сидя под шелковицей Мильтона в саду "Феялоуз гарден" в колледже Христа, он читает стихотворение Уильяма Купера:
Господь таинственным путем Себя являет нам: Ступив ногой в пучину вод, Он мчится по волнам.
Душа его переполняется чувством восторга при одной только мысли, что он вновь увидит Маунт, Мэр-Холл, колледж Христа, родных и близких, друзей и товарищей в Кембридже и Лондоне. Увидит… уже в новом качестве.
Возвращенный рай
Все высыпали на палубу, чтобы первыми увидеть Англию. "Земля!" К своему удивлению, Чарлз обнаружил, что вид родных берегов не вызвал в нем никаких чувств. Наверное, он слишком долго ждал этого момента.
В Фалмуте "Бигль" пришвартовался ночью. Лил дождь, и к тому времени, когда Чарлз добрался до отеля "Ройяль", откуда отходил почтовый дилижанс на Лондон, его поношенное пальто оказалось промокшим до нитки. Путь до столицы занял двадцать девять часов, так что Дарвин едва успел к "Тэлли-Хо!", дилижансу, отправлявшемуся от лондонской гостиницы "Лебедь с двумя шеями" в семь сорок пять утра. Здесь он простился с Симсом. Его верный помощник, правда, уговорил Чарлза разрешить ему продолжать свою службу, пока не будет закончен разбор привезенной коллекции. Работу эту предполагалось начать в самом скором времени, и расставались они поэтому ненадолго.
Еще шестнадцать часов тряски, во время которой лишь изредка удавалось забыться коротким сном, и "Тэлли-Хо!" въехал в Шрусбери, остановившись у гостиницы "Рэйвен инн" ровно в полночь. Дома в этот час наверняка уже спят. Заявись он, все сбегутся, разговоров хватит до утра. Да и сам он смертельно устал, ведь ему пришлось тащиться в дилижансах сорок пять часов кряду. Лучше всего немного передохнуть, переодеться.
Чарлз спал как убитый, но уже к шести он плескался в большой металлической ванне, затем, тщательно побрившись своей остро наточенной бритвой, надел последнюю из уцелевших еще рубашек – из числа тех двенадцати, что сшила для него Нэнси. Ошметки когда-то такой великолепной синей бархатной жилетки, более новые, но не так хорошо сшитые длинный пиджак и брюки, купленные в Монтевидео; выходные коричневые башмаки, которые он обновил пять лет назад ради встречи с профессором Адамом Седжвиком перед экспедицией в Северный Уэльс, – все стоптанное, заношенное и мятое. Тут уж ничего не поделаешь. Семье придется встречать его в таком затрапезном виде.