– Не нахожу никаких отклонений, Дарвин. Сердце бьется нормально, аритмии нет. Просто вы перетрудились. Я со всей серьезностью настаиваю, чтобы на время вы прервали всякую работу и на несколько недель отправились пожить в деревне. Буквально каждый день слышишь о тех чудодейственных для здоровья результатах, к которым приводит переезд из города в сельскую местность даже на самое короткое время.
Через два дня Дарвин уже сидел в дилижансе, увозившем его из Лондона в Мэр-Холл. Веджвуды были одновременно удивлены и обрадованы его появлением. Чарлз поделился с ними своим предположением, что в его болезни виноват предложенный ему пост секретаря Геологического общества.
– Эта работа не на год и не на два, – пробурчал он. – Пока с нее уйдешь, пройдет целая вечность.
Эмма открыла окно в библиотеке, чтобы было прохладнее, потом, присев рядом с ним на софу, сжала его озабоченное лицо ладонями.
– Ты просто малодушничаешь, Чарлз, а это так на тебя не похоже. Возьми веревку покрепче и завязывай на ней узел всякий раз, как добьешься очередного успеха в своих исследованиях.
– Я предлагаю тебе вот что, – проговорил дядя Джоз. – Садись-ка за мой письменный стол, бери бумагу и пиши все свои возражения против этого твоего секретарства…
Чарлз обвел взглядом лица столь горячо им любимых дяди и кузины, и его худощавое лицо осветилось смущенной улыбкой.
– Вы нарочно надо мной подшучиваете, чтобы я не противился, ведь так?
– Да, мы стараемся убедить тебя! – воскликнули отец и дочь почти одновременно.
– Я напишу профессору Генсло и попрошу у него совета.
– Но ты же знаешь, что он ответит, – сказал Джозайя.
– Да. "Хватит заниматься нытьем, приступай к работе".
– Браво, Чарлз! – воскликнула Эмма. – Вот ты и смеешься над собой. Таким я тебя люблю!
После того как дядя Джоз вышел, они с Эммой направились в гостиную, где она сыграла ему несколько пьес Моцарта и Гайдна. Он поведал ей о своих сердцебиениях.
– Мне так жаль тебя! – В ее голосе звучало неподдельное чувство. – Ты должен больше отдыхать.
– Беда в том, Эмма, что отдыхать-то я как раз и не люблю. Кто это сказал, что человек страдает от своих добродетелей не меньше, чем от пороков?
– Да сам ты и сказал! А может, это лондонская жизнь для тебя чересчур тяжела?
– Так оно и есть. Но Лондон мне необходим, чтобы иметь возможность советоваться с учеными, пользоваться библиотеками Геологического общества, Линнеевского… бывать у издателей.
Три последующие недели он провел в Маунте в абсолютной праздности, наслаждаясь знакомыми шропширскими ландшафтами: катался на лодке по Северну, скакал верхом или бродил пешком. Единственным делом, которым он в это время занимался, было чтение гранок "Дневника" и замечаний Генсло с указанием орфографических и фактических ошибок, неизбежных во всякой большой рукописи. Ни о чем серьезном они в семье не говорили, если не считать вопроса о том, надо ли им всем ехать в Лондон в июне на коронацию королевы Виктории.
Отец справился у него об Эразме и скорчил мину, узнав, что тот, в свои тридцать три года, находит путешествие дилижансом от Лондона до Шрусбери слишком утомительным.
– Он любит хорошее общество. Хозяин – это он так себя называет. Вот смысл его жизни. Правда, при этом он любит, чтобы, как только часы пробьют двенадцать, гости расходились по домам. Ему было бы неприятно, если бы утром, за завтраком, надо было лицезреть кого-нибудь рядом с собой.
– Включая и жену?
– В первую очередь.
– Чарлз, надеюсь, ты не таков?
– Отнюдь. Просто из-за работы у меня нет времени даже для того, чтобы подумать о женитьбе.
– Тебе скоро тридцать. С этим не надо тянуть. Если ты поздно женишься, то сам лишишь себя большого настоящего счастья.
…Вернувшись к себе на Грейт Мальборо-стрит, Чарлз убедился, что с трудом может теперь сосредоточивать свое внимание на работе, настолько все его мысли были заняты Эммой Веджвуд. Ее образ неотступно преследовал его не только днем, но и ночью. Какой он все-таки безнадежный дурак, что до сих пор не сделал ей предложения! Но он сделает это – и весьма скоро. Ведь он понял, что любит ее, что для него она – единственная женщина в мире. И как только он найдет нужные слова, он вернется в Мэр-Холл во что бы то ни стало. Больше уж он не смалодушничает.
Забвение Чарлз смог найти, только углубившись в работу по геологии. Он начал статью о "дорогах", или "террасах", которые ему довелось наблюдать в Глен-Рое. В мае появилась первая часть серии "Млекопитающие" Джорджа Уотерхауса – на шестнадцать страниц приходилось десять иллюстраций. В июле вышла из печати первая часть из серии "Птицы" Джона Гулда с десятью превосходными цветными вкладками. Итак, его "Зоология" продвигалась вперед.