Выбрать главу

В поэзии слова должны были быть прежде всего прекрасными, возвышенными, торжественными. Индивидуальным, характерным именно для данного произведения может быть в таком случае только определенное речевое целое, сочетание слов, но не сами слова, которые используются как раз в том каноническом значении, в каком они входят в систему «поэтического языка».

Проза, в сущности, начинает с того, что разрушает и отбрасывает прочь поэтический язык. Прозаик с неограниченной свободой берет и сводит слова из самых различных сфер. В результате речь художественной прозы оказывается самой «всеядной» речью из всех возможных. Ее принципом в отношении отбора и соединения слов становится в конечном счете отсутствие какого-либо принципа. В самом деле, в любой сфере, в любом типе человеческой речи — речи научной, деловой, публицистической и даже разговорной — есть те или иные ограничения и «правила» в выборе слов (в разговор, например, нельзя вставить — разве только в виде цитаты — слова и выражения научного, торжественно-публицистического, поэтического и т. п. характера). Даже в речевом гротеске (например, в бурлескной поэме) есть свое четкое «правило»: нужно закономерно подбирать и ставить рядом слова из разных речевых сфер. В прозе слово выступает «свободным»: оно может быть связано только лишь с голосом определенного персонажа. Это можно отчетливо увидеть в уже цитированной фразе из «Анны Карениной»: « — А недурны, — говорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая их одну за другой».

«Недурны» — это в данном случае, в контексте романа, совершенно «индивидуальный» голос Стивы. Без сомнения, ни один из многочисленных персонажей романа не мог произнести в данной ситуации это слово (точно так же, как никто из персонажей романа не мог бы обедать подобно Стиве). Но обратимся к авторскому изображению. Слова «серебряная» и «перламутровые» — типичные слова поэтического языка. Они принадлежат к тому ряду слов, над которым иронизирует сам Толстой в цитированном выше рассуждении (так, он упоминает о «серебряных волосах»). Однако во фразе Толстого эти слова выведены, вырваны из поэтического ряда; они свободны от ореола возвышенности, поэтичности. Это достигается уже хотя бы тем, что вместе с ними употреблены такие слова, как «сдирать», «шлюпаюшие» и «проглатывать». Слова «серебряная» и «перламутровые» означают только материал и цвет, блеск, зримый облик вилочки и раковин. Это вовсе не эпитеты в собственном смысле; это простые названия свойств.

Однако как же тогда создается образ? В «поэтических» выражениях типа «серебряные волосы» сопоставляются, сталкиваются два представления, два значения — «серебро» и «волосы», и в результате рождается третье, новое значение, которое, строго говоря, не столько изображает, ставит наглядно перед нами определенный предмет, сколько дает ощущение его красоты, ценности, «поэтичности». Это сформулировал еще Аристотель, заметив, что «если желаешь представить что-нибудь в прекрасном свете, следует заимствовать метафору от предмета лучшего...; если же хочешь выставить что-нибудь в дурном свете, то от худших вещей»[181]. И, собственно, лишь в новейшее время является мысль об изобразительной роли тропов. Но что же достигается выражениями «серебряная вилочка», «перламутровые раковины», «шлюпающие устрицы»? Здесь нет такого столкновения значений: слово «серебряная» имеет в виду не некое «серебро» вообще, но материал, из которого сделана данная, эта вилочка. Это просто уточняющее определение вилочки (не оловянная, не железная, не деревянная, а именно серебряная). Но в таком случае речь здесь как будто ничем не отличается от любой формы «нехудожественной» речи. Где же источник художественности, энергия, создающая образ?

По-видимому, суть дела заключается именно в индивидуализированности слова. Уже Гегель знал, что слово выражает, обозначает только общее. Это верно и по отношению к словам поэтической речи. Так, в выражении «серебряные волосы» эпитет имеет в виду «серебро вообще». Особенное значение рождается из столкновения, сопоставления слов. Это значение воплощает прежде всего субъективное представление об определенном объективном явлении. Однако слова, из сопоставления которых рождается это значение, выступают как раз в своем самом общем, неиндивидуализированном значении («серебро вообще», «волосы вообще»).

вернуться

181

«Античные мыслители об искусстве», стр. 184.