Однако еще значительно ранее этой смены названий языков слово «роман» начинает применяться не только к языкам, но и к написанным на них произведениям. «Первый толчок этому, — показывает Фёлькер, — дали переводы с латинского, появляющиеся в середине XII века... А вслед за тем и другие произведения на народном языке — уже не основанные на латинских текстах — получают то же название «роман» (roman)». (Цит. изд., S. 523 — 524).
Вначале, таким образом, слово «роман» имеет очень общий смысл: «книга, написанная на романском языке». Но уже к XV веку, как свидетельствуют языковые данные, слово сужает свое значение и прилагается исключительно к повествованиям на романских языках (S. 496 — 497). Фёлькер разграничивает три типа «романов»: а) переводы и обработки исторических повестей античности, подобные «Роману о Трое», «Роману об Энее», «Роману об Александре» (эти переводы с латинского и являются первыми, наиболее ранними «романами», ибо они впервые получили это название, будучи переведены на «романские» языки; б) обширные аллегорические повествования различных видов — «Роман о Лисе», «Роман о Розе» (точнее, они имели даже названия «Роман Розы» и «Роман Лиса») и т. п.; наконец, в) повествования о приключениях рыцарей, подобные «Роману о Ланселоте», «Роману о Тристане», «Роману об Амадисе» и т. д.
Повествования последнего типа преобладают количественно и, кроме того, в течение долгого времени остаются живым, развивающимся явлением (переводы с латинского, естественно, вообще не являются живым фактом литературы, а обширные средневековые аллегории заканчивают свою историю уже после эпопеи Данте, которая представляет собою как бы их завершение). Поэтому, резюмирует Фёлькер, «вплоть до нового времени под «романами» имеют в виду главным образом рыцарские истории» (S.524). Именно с этим значением рыцарской истории слово «роман», как показывает Фёлькер, в XIV веке появляется в английском языке (romance у Чосера), а к XVII веку — в немецком (der Roman). В русский язык слово «роман» в том же значении входит в XVIII веке (например, у Тредиаковского).
Итак, возникнув в качестве обозначения «книги на романском языке», слово «роман» к XV веку становится названием основного эпического жанра средневековой литературы — рыцарской повести. Естественно, что термин наполняется теперь конкретным содержанием. Он применяется «исключительно к повествованиям с вымышленным содержанием», причем к повествованиям, которые слагаются «из необыкновенных, выделяющихся из происшествий повседневной жизни событий и положений» (S. 516 — 517). С этой точки зрения «роман» противопоставляется теперь другим жанровым названиям. Основываясь на материале ряда средневековых текстов, Фёлькер показывает, что термины «roman» и «geste» «взаимно противопоставлены...; последнее равнозначно летописи, доподлинному рассказу» (S. 515). «Geste» буквально значит «деяние», и во Франции имя «chanson de geste» (то есть «песня о деяниях») носили старые народные эпосы, подобные «Песне о Роланде».
Это противопоставление вымышленного и необыкновенного «романа» и исторической «песни» очень важно для уяснения интересующих нас вопросов. «Roman» и «geste» противопоставляются по той логике, которая выразилась в научно точной русской пословице: «Сказка — складка, песня — быль». Заглянув в историю скитаний слова «роман» в целиком внятном нам русском языке, мы обнаружим весьма интересные факты. «Рыцарский роман» начиная с XIII века получает необычайно широкое распространение во всей Европе. Лишь в XVII веке этот жанр постепенно отмирает. Однако в России он достаточно популярен и в XVIII веке. Характерной чертой жанра являются его свободные странствия из страны в страну. Многие французские «романы» переходят в Англию, Германию, Италию. В России также с XVI — XVII веков широко распространены французские по происхождению «романы» о Бове-королевиче и о Петре Златых Ключей и прекрасной Магилене.
Следует подчеркнуть, что компаративисты напрасно рассматривали эти произведения в аспекте теории бродячих фабул. В данном случае речь должна идти совсем о другом — не о сложном и таинственном странствии фабулы, но о простом переводе произведений. Конечно, переводческая практика того времени еще не задавалась проблемой точности и адекватности перевода и допускала самую вольную переработку. Кстати, обработка допускается и позднее, хотя и становится менее вольной. Но, во всяком случае, русские переводы «Дон Кихота», «Жиль Бласа», «Манон Леско», сделанные в XVIII веке, едва ли можно именовать «переводами» с современной точки зрения. А в XVII веке, когда появляются переводы «Бовы» и романа о Пьере и прекрасной Магеллоне (которым зачитывался несколько ранее по-испански дон Кихот, даже летавший вместе с Санчо на «волшебном коне» Магеллоны), переводческие «принципы» еще совершенно неопределенны.