Но пока что обе эти партии остаются всего лишь партиями, ни одной из них не удалось убедить еврейский народ в целом принять свой исходный постулат и вытекающую из него политику. Обе они вступили в конфликт с чем-то очень глубоко укорененным и упрямым — с инстинктивным и непобедимым желанием еврейского народа выжить. Это стремление к выживанию, эта воля к жизни явно не позволяет еврейскому народу как единому целому рассчитывать на исчезновение диаспоры, если оно повлечет за собою его исчезновение; но положение ничуть не лучше, если доказывается, что диаспора должна исчезнуть ради того, чтобы мог выжить народ. Выживание нельзя ставить в зависимость ни от какого условия, ибо условие может и не быть достигнуто.
Евреи как народ чувствуют, что у них есть воля и сила выжить, несмотря ни на что, несмотря ни на какие «если» и «поскольку». Они не могут принять теории, ставящей условием их выживания прекращение рассеяния, ибо теория эта подразумевает, что невозможность покончить с рассеянием будет означать вымирание народа, а вымирание народа — это такая альтернатива, о которой невозможно помышлять ни при каких обстоятельствах.
Итак, исключая две эти крайние партии, евреи остаются верными своей древней вере: их отношение к диаспоре субъективно отрицательное, но объективно положительное.
Рассеяние есть явное зло, оно тягостно, но мы можем и должны жить в рассеянии, невзирая на его зло и тяготы. Исход из рассеяния всегда будет, как и всегда был, надеждою, вдохновляющей мечты об отдаленном будущем; но срок его осуществления есть тайна Высшей силы, и наше выживание как народа не зависит от него.
Это, однако, не решает вопроса о нашем выживании в рассеянии. Напротив, именно такое положительное отношение к диаспоре придает данному вопросу предельную остроту. На пороге смерти человек не станет слишком беспокоиться о делах, оставшихся у него на земле; отправляясь за границу, не будет чрезмерно заботиться об опрятности жилища, в котором проживал перед самым отъездом. Но если евреи верят в то, что они могут и должны продолжать жизнь в рассеянии, то тут же встает вопрос: как этого добиться?
У них нет ни необходимости, ни возможности и далее жить точно так же, как прежде. Воля к жизни не только побуждает их верить в то, что в рассеянии можно выжить; она заставляет их в условиях сменяющих друг друга исторических эпох всегда находить наиболее подходящее средство сохранения и развития своего национального лица. Более того, их инстинкты всегда на страже, они всегда предупреждают события, всегда опережают будущее. Рассказывают, что, когда Тит осадил Иерусалим, защитники города готовили новый бастион в тылу прежде, нежели противник брал заслонявший его. Так же обстоит и с нашим национальным выживанием. И теперь, когда все, кроме добровольных слепцов, видят, как осыпается прежний наш бастион, все мы обязаны спросить себя: где новое укрепление, которое способно будет обеспечить выживание нашего народа в рассеянии?
Националисты отвечают: национальная автономия. Что они под этим подразумевают, достаточно прояснено в их выступлениях в печати, и нет никакой нужды входить в подробности. Но мне кажется, что одно основополагающее обстоятельство все же осталось в тени, и вследствие этого возникло некоторое недоразумение.
Если нам предстоит решить, насколько удовлетворительным ответом для нашей задачи может быть автономия, то прежде всего необходимо определить объем самой задачи. Судя по нынешней полемике вокруг данного вопроса, создается впечатление, будто здесь фактически существуют две различные школы. Все националисты сходятся на том, что мы должны отыскать некие новые способы поддержания нашей особой национальной жизни в диаспоре; но при пристальном рассмотрении мы обнаруживаем, что некоторые из них ищут такого статуса национальной жизни, который был бы столь же полным и самодостаточным, как жизнь наших предков в гетто, а другие в глубине души убеждены в том, что сие есть недостижимый идеал. Эти последние не просят ничего иного, как возможности развивать нашу национальную жизнь в тех пределах, которые достижимы в действительности при соблюдении самых минимальных урезок и ограничений.