Сыркин открывает брошюру «лекцией» на тему о постоянном и изменяющемся в отношениях между евреями и окружающим нееврейским миром. С одной стороны, история этих отношений свидетельствует о непрекращающейся напряженности; с другой стороны, неверно связывать напряженность в отношениях — как делал это Пинскер со своим статистическим подходом — исключительно с постоянным и неизменным фактором. Источники напряженности следует искать не только в постоянно действующих факторах, базирующихся на единственном в своем роде историческом положении евреев как людей, лишенных родины, и в историческом развитии, которое проходят как евреи, так и окружающие их народы.
С определенной точки зрения следует видеть исключительное явление в самом существовании еврейской жизни в диаспоре, среди других национальных и религиозных единиц. Жизнь в изгнании (галут) Сыркин характеризует как далеко зашедший нонконформизм (непокорность) евреев, направленный против культуры большинства, в сущности — как их готовность к бунту против принятых «всем миром» мнений и как страдание, являющееся уделом всякого, кто не приемлет мнения большинства. Мир, в который попали евреи после разрушения Второго храма, говорит Сыркин, представлял собой развалины греко-римской культуры, к которой добавили дух палестинского христианства. Евреи принесли с собой духовные качества, вынуждавшие их относиться враждебно и отрицательно к обоим этим элементам. Энергичный субъективизм палестинских евреев, нашедший свое выражение в монотеистической религии, в поисках абсолюта и в этическом настрое, наткнулся в греко-римском мире на совершенно противоположные духовные свойства и элементы культуры.
То, что христианство вышло из лона иудаизма, еще более увеличило неприязнь иудейства по отношению к этой новой религии. Согласно Сыркину, в христианстве было два элемента, противоположных иудаизму, которые «кололи глаза» раввинистическому еврейству. С одной стороны, иудаизм — который в лице своих пророков боролся с государственно-политической властью — с презрением относился к компромиссу между христианством и государством; эта сделка христианства с Римской империей, правда, возвела его в ранг государственной религии, но лишила его с точки зрения иудаизма нравственной сути и духовной независимости. С другой стороны, вознесение «рабби из Назарета», по выражению Сыркина, и провозглашение его сыном Божьим, возмутило иудаизм, усмотревший в этом богохульство: «Община Израилева видела в Назареянине (Иисусе) не сына Божьего, а сына, сбившегося с пути. Христианский культ был в глазах иудаизма лишь жалким идолопоклонством. Крест, иконы, церковь казались ему язычеством. Ложная роль, отведенная христианскому Иисусу Назареянину, лишила евреев возможности признать даже этическую ценность этого учения».
То, что еврейство рассматривало христианство — хотя последнее и вышло из еврейского монотеизма — как язычество, вызвало, как это можно понять, чрезвычайно резкую неприязнь между евреями и христианами в средневековом мире. Поэтому в эпоху гегемонии христианства в Европе напряженность между теми и другими носила религиозный характер, причем вражда и презрение евреев по отношению к христианам сопровождались физическим насилием, применяемым христианским большинством к еврейскому меньшинству. Эти страдания и гонения, способные превратить другие группы в «орду безответственных бродяг-цыган», лишь закалили евреев в их непокорности перед лицом мира и благодаря нравственным ценностям исторического еврейства с его пророческой традицией обратили их, по их собственному признанию, в народ, страдающий во имя всего мира. Отдельные евреи могли порою быть богачами-эксплуататорами, но тот факт, что их подвергали преследованиям и гонениям, превратил их в людей духовно непоколебимых, терпящих все муки и стоящих выше их. По выражению Сыркина, в «Шейлоке не исчерпал себя лик средневекового еврея, который смог подняться и до столь возвышенного образа, как Натан Мудрый».