Я глубоко сочувствую арабским требованиям постольку, поскольку требования арабов не переходят границ. Члены этой комиссии уже имели возможность составить мнение относительно того, сталкиваются ли палестинские арабы с какими-либо личными трудностями в результате еврейской колонизации. Мы все единогласны в том, что экономическое положение палестинских арабов при еврейской колонизации и благодаря еврейской колонизации стало предметом зависти во всех окружающих арабских странах, так что у арабов этих стран проявляется отчетливая тенденция иммигрировать в Палестину. Я уже объяснял вам, что в наших планах нет и помину о выселении арабов. Наоборот, идея состоит в том, чтобы в Палестине, по обоим берегам Иордана, продолжали жить арабы, их потомство и многие миллионы евреев. Я не отрицаю, что в ходе такого процесса палестинские арабы непременно станут в Палестине меньшинством. Отрицаю я совсем иное, а именно, что это принесет им лишения. Это нельзя назвать лишениями для любого племени, любого народа, который располагает столь многими национальными государствами теперь и может иметь их еще больше в будущем. Одной части, одной ветви этого племени, к тому же небольшой, придется жить в государстве, принадлежащем другим, — но ведь так обстоит дело со всеми могущественнейшими нациями мира. Мне вряд ли удастся подыскать какую-нибудь великую нацию, обладающую собственным государством, сильным и могучим, у которой не было бы ветви, проживающей в чужом государстве. Это только нормально и с этим не связаны никакие «лишения».
Поэтому, когда мы слышим об арабских требованиях, противостоящих требованиям еврейским, я вполне понимаю, что любое меньшинство предпочло бы быть большинством, и вполне понятно, что палестинские арабы предпочли бы, чтобы Палестина стала арабским государством номер 4, номер 5 или номер 6, - это я вполне понимаю, но сопоставлять арабские требования с еврейскими требованиями, где речь идет о спасении жизни, — все равно что сопоставлять требования человека со здоровым аппетитом с требованиями голодающего. Ни один суд не имел дотоле счастливой возможности разбирать дело, где вся справедливость была бы на одной стороне, а у другой стороны вовсе не было бы резонов. Как обычно случается в людских делах, всякому суду, в том числе и этому, приходится при разборе дела признать, что у обеих сторон имеются справедливые доводы и что, дабы восторжествовала справедливость, следует учесть то, что должно составлять главное оправдание всех человеческих притязаний, личных или массовых, — решающее и страшное равновесие Нужды. Думаю, это ясно.
Теперь я хочу указать, что это условие прекрасно сознавали и вполне принимали в расчет законодатели, ответственные за акт, известный под именем Декларации Бальфура, а впоследствии и за мандат. Первостепенным вопросом для них была еврейская нужда. Я имел честь участвовать в наших политических переговорах с Францией, Италией и Англией с 1915 по 1917 год. Я был также связан с другими лицами, проводившими эти переговоры. Могу заверить вас, что главный аргумент, упоминавшийся в каждой беседе с итальянскими министрами, с мсье Делькассе во Франции, а также с лордом Ньютоном, лордом Бальфуром, мистером Ллойд Джорджем и со всеми остальными английскими деятелями, был аргумент о страшной нужде евреев, особенно обострившейся в тот момент. Англия, Франция и Италия, три либеральные страны, оказались союзницами царской России. Господа, мне нет необходимости описывать людям вашего поколения, что это значило для каждого англичанина, будь он либералом или консерватором, когда он читал в газетах, особенно в 1915 и 1916 годах, точные известия о судьбе евреев на российском участке театра военных действий. Об этом тогда говорили повсюду, повсюду было живейшее чувство, что необходимо что-то предпринять для облегчения страшных этих бедствий, что сами эти бедствия — лишь острейшее выражение глубоко засевшей хронической болезни. И я утверждаю, что дух, породивший Декларацию Бальфура, был именно таков, это было признание того, что необходимо что-то сделать для спасения народа, находящегося в подобном положении.
Милорд и джентльмены, здесь мы подходим к началу очень печальной главы. Я постараюсь, по мере сил, изложить ее вам как можно сдержаннее. Вы, несомненно, проявите терпение, а может быть, и более, нежели терпение, к человеку, которому приходится рассказывать вам о величайшем разочаровании. До приезда в Англию я всегда думал, что если цивилизованная страна, цивилизованное правительство принимают на себя международное обязательство при таких условиях, имеющее такие последствия, касающееся народа, который так долго страдал и так долго надеялся, народа, чьи надежды как-никак священны для любого англичанина, — я ожидал, что правительство соберется и подготовит проект, план того, «как это сделать». При любом толковании обещания о «Национальном очаге» должен быть план того, как его построить; каковы должны быть последствия решения о «создании в стране таких административных, экономических и политических условий, которые облегчили бы возникновение» еврейского Национального очага, как бы вы его ни понимали.