Глава 17
Диалектика Искупления
(А.И. Кук)
Мы видели, как зародилась и развивалась сионистская мысль XIX и XX веков на фоне кризиса модернизации, просвещения и эмансипации, постигшего еврейское общество в мире, идеологические и социальные мерки которого становятся все более светскими. Мы видели также, как традиционные раввины типа Алкалаи и Калишера откликаются на вызов современности и добавляют новый аспект к традиционной, религиозной еврейской тоске по Искуплению.
Но поскольку сионистское движение и сионистская идеология были новаторскими, революционными и светскими, религиозные круги, как правило, относились к ним с недоверием, если не с открытой враждой. Несмотря на трудную борьбу, развернувшуюся между ортодоксальным иудаизмом Восточной Европы и реформистским движением на Западе, общая линия отрицания и сопротивления характеризует, как это ни парадоксально, первую реакцию обоих течений на сионизм, хотя обстоятельства были, понятно, различны и даже полярно противоположны. Поэтому большинство сионистских деятелей как Восточной, так и Западной Европы оказались втянутыми в острую полемику с официальным религиозным руководством. Память о движении Саббатая Цви и крушении его лжемессианских чаяний жила в традиционном иудаизме: раз обжегшись, он опасался новых неудач.
Однако параллельно этому в сионизме развилась и тенденция, пытавшаяся сочетать религиозное наследие с практической сионистской деятельностью.
Так, мы находим религиозные мотивы в движении Хиббат-Цион, а затем в сионистском движении, с которым связаны имена таких раввинов, как Шмуэль Могилевер и Ицхак Яаков Райнес. В Эрец-Исраэль единственное в своем роде явление — деятельность Иехиэля Михаэля Пинеса, боровшегося с антисионистским руководством старого еврейского населения Иерусалима в конце XIX века — также способствовало развитию сионистской альтернативы в религиозном лагере.
Но с идейной и интеллектуальной точек зрения, вплоть до сравнительно позднего этапа, мы не находим в религиозном лагере последовательной системы, регулирующей отношения с реальностью светского в своей основе еврейского национального движения. Шмуэль Могилевер в своем взволнованном послании Первому сионистскому конгрессу писал, правда, что «заселять Страну (Израиля) — покупать землю и строить дома, насаждать плантации и засевать поля — это одна из величайших заповедей нашей Торы, а некоторые из наших древних предков говорят, что она стоит всей Торы»; однако большинство еврейской общественности в диаспоре (да и в стране) держалось иного мнения. Иехиэль Михаэль Пинес понимал суть вызова, брошенного сионизмом религиозной традиции — необходимость нового определения коллективного еврейского Я взамен традиционных религиозных определений: поэтому в своих статьях он выступил в защиту концепции, гласящей, что сама еврейская национальность — понятие религиозное в своей основе, а никак не светское.
И только в сочинениях Авраама Ицхака Кука (1865–1935), первого главного раввина ашкеназской общины Палестины периода британского мандата, впервые предложена систематическая концепция, сочетающая центральное положение Страны Израиля в религиозном сознании с новым, революционным с религиозной точки зрения толкованием политикопоселенческой деятельности сионизма. Во времена раввина Райнеса религиозные сионисты в споре об Угандийском проекте еще не затруднялись голосовать за создание временного убежища («пристанища на ночь») в Африке, тогда как раввин Кук впервые выдвигает систему сионистского религиозно-национального мировоззрения. Так религиозное еврейство ликвидирует разрыв, существовавший между ним и национальным сионистским движением.