«Никто из сынов Израиля не может быть предан и верен своим мыслям, помыслам, идеям и представлениям за пределами Страны (Израиля) в той же мере, как в Эрец-Исраэль. Проявления святости любой степени чистоты в должной мере не в Стране Израиля, а за ее пределами смешаны со многим посторонним и внешним…
Облик Страны Израиля светел и ясен, чист и незапятнан, благоприятен для явления знаков Господних, для воплощения возвышенных, идеальных желаний и устремлений в превознесении Святости, способствует передаче пророчества и его знамений, прояснению Святого духа и блеска его. А облик страны чужой замутнен, смешан с тенями, примесями нечистоты и скверны, он не может вознестись к высотам Святости и не способен стать основой для излияния Божественного света, поднимающегося над всеми мирскими низостями и ограниченностью».
Ясно, что если бы такое религиозное мировоззрение было принято в теории и на практике всеми предыдущими поколениями, то жизнь евреев в изгнании развивалась бы иначе и не было бы места симбиозу религиозности и типичных черт галута. Развернутое здесь раввином Куком учение — это исключительная в своей революционности атака на еврейскую религиозную традицию примирения с изгнанием и приспособления к нему; и вместе с тем ясно, что эта атака, сама вышедшая из плавильной печи религиозного еврейства, могла — с интеллектуальной и социальной точек зрения — быть осуществлена лишь после того, как сионизм с его светскими основами развил и предложил новую альтернативу еврейского самосознания.
Народ, Тора и Страна Израиля едины, полагает раввин Кук; это сочетание неразрывно, и нельзя допускать такой разрыв в реальной жизни. Как показало реформистское движение, отрыв от Эрец-Исраэль влечет за собой также отрыв от корней иудаизма, и тот, кто отказывается от мечты о возвращении в Страну Израиля, отрывает себя и от сущности народа Израиля как нации, и от его смысла, заложенного в Торе, Галахе, то есть от религии Израиля. И, повторяем: все это дается не абстрактной Страной Израиля, не небесным Иерусалимом, существующим лишь в людском воображении, а страной реальной. Поэтому раввин Кук утверждает: «Подлинное восприятие идеи иудаизма в диаспоре придет лишь из глубины ее врастания в Землю Израиля; и из упований на Эрец-Исраэль всегда будет черпаться ее главное содержание. Ожидание спасения — это сила, поддерживающая еврейство в диаспоре, а еврейство Страны Израиля — это само Спасение». Кто хочет бороться с ассимиляцией и отдалением от религии в диаспоре, может сделать это только путем возвращения к иудаизму. «Самобытное еврейское творчество, в мысли и в жизненной практике, невозможно для еврея иначе как в Стране Израиля… Грехи, порождаемые диаспорой, замутняют Источник Существенного, и родник источает скверну…»
Предание собственно религиозного значения Стране Израиля и ее заселению позволяет раввину Куку отнестись по-революционному и к самой поселенческой деятельности сионизма, делу в значительной мере светскому. Вопрос отношения к светскому сионизму с его практическим воплощением в Эрец-Исраэль существовал, конечно, и до раввина Кука. Хотя ортодоксальные раввины старого ишува время от времени подвергали анафеме и отлучению новых поселенцев-пионеров — особенно в период Второй алии, отличавшейся своим революционным и антирелигиозным характером, — все же большая часть религиозной общественности была поставлена перед определенной дилеммой. Ведь в течение веков еврейская традиция поднимала на щит заселение Страны Израиля, но это оставалось лишь заученной заповедью и возвышенной мечтой; и вот теперь население Эрец-Исраэль растет и множится благодаря иммиграции этих нечестивцев, безбожников и революционеров, пренебрегающих любой заповедью — от малой до великой. Возможно даже, что в результате сионистской деятельности в Эрец-Исраэль возникнет независимое еврейское общество; как же должен отнестись к этому верующий еврей? Не доказывает ли это, что религиозная традиция не права? С другой стороны, как можно, говоря по правде, осуждать евреев, жертвующих удобствами жизни в диаспоре, чтобы укорениться на этой земле? Ирония — но, может быть, она угодна Господу? И какая, в сущности, разница, где ты желаешь построить социалистическое общество — в России, Польше или в Эрец-Исраэль?
Разрешить эту дилемму пришлось раввину Куку; и здесь острота его мысли позволяет ему подойти к вопросу со всей принципиальностью, а не путем пропагандистского компромисса, как это делали до него некоторые лидеры религиозного сионизма, занимавшиеся этой дилеммой и оставившие ее, в сущности, открытой. У Алкалаи и Калишера мы уже наблюдали начало диалектического подхода к конечному Искуплению, усматривающего возможность, что Избавлению религиозному будет предшествовать светское заселение страны. Мы видели, что Иехуда Хай Алкалаи — возможно, как отклик определенных противоречивых традиций, сохранившихся в сознании части испанского еврейства еще от эпохи марранов, — выдвинул идею постепенного Искупления и различия между Мессией, сыном Иосефа, и Мессией, сыном Давидовым. Раввин Кук совершенствует эту идею и заостряет ее диалектически.