Раввин Кук обеспокоен силой вызова, проистекающего из таких воззрений. Он видит утрату евреями их независимости — утрату, которую он в определенной мере дифференцирует от изгнания народа с его земли — в несколько ином свете, по сравнению с многими другими мыслителями сионизма. С определенной точки зрения это для него не кара, а нечто диалектически вытекающее, в целом ряде аспектов, из самой сути иудаизма как религии миролюбия. Правда, народ лишился своего государства в результате враждебных действий со стороны других народов, но косвенно это явилось выражением определенной внутренней истины иудаизма:
«Мы составили мировую политику по принуждению, хотя отчасти и по собственной воле, в ожидании блаженного времени, когда мы сможем руководить государством без несчастия и варварства; этого времени мы все еще ожидаем. Понятно, что для того, чтобы это осуществить, мы должны пробудиться всеми нашими силами и воспользоваться всеми средствами, предоставляемыми временем: ведь все направляет рука Творца всех миров. Но задержка необходима: душа наша гнушается ужасными грехами руководства государством в дурное время».
Таким образом, и утрата государственности в прошлом имеет, согласно раввину Куку, религиозный смысл: таким путем еврейство осталось неоскверненным той политикой жестокой силы, которая была характерна для других религий, таких, как христианство и ислам, не брезговавших политическими средствами с целью навязать свою веру всему миру и поддержать ее существование. Именно в те эпохи, когда еврейская религия не была достаточно развита, то есть во времена Первого храма, евреи обладали собственной государственностью; но когда иудаизм развился и усовершенствовался в эпоху Мишны и Талмуда, светоч государственной независимости уже угас в силу диалектики «неволи, в которой есть внутренняя воля». Поэтому иудаизм в конечном итоге не нуждался в инквизиции и не начертал своих принципов на острие меча: ведь утрата государственной мощи освободила его, диалектически, от подчинения силе. Именно порабощение народа, наиболее порабощенного в истории, заключало в себе и элемент свободы от силы и сопровождающих ее жестокости и греха. Мировая политика основана на силе и скверне, утверждает раввин Кук, и поэтому:
«Не подобает Иакову (Израилю) заниматься делами государства во время, когда оно полно крови, когда оно требует таланта в преступлениях».
Итак, Искупление, каким видит его раввин Кук, требует глобальной трансформации политического мира, поэтому его учение, наряду с одобрением практического сионизма и заселения страны, включает осторожный и критический подход к политико-государственному аспекту сионизма, пытающегося ускорить ход истории. Согласно раввину Куку, Искупление было достигнуто не «священной войной», а полным Избавлением всего человечества. В своих сочинениях 30-х годов он признавал, что глубокий и страшный кризис постиг не только еврейский народ, но и весь мир, что должно завершиться не только Искуплением Израиля, но и Избавлением мира в целом: «Мировая культура расшатана, человеческий дух ослабел, тьма обуяла все народы, мрак покрывает землю и туман — племена». Именно поэтому наступает время полного Искупления, и спасение Израиля и всего мира придет в тесной взаимосвязи. Раввин Кук предвидит не стремление к господству в национально-религиозном плане, а всеобщее Искупление, когда будут искуплены земля, община и отдельный человек, причем Искупление Израиля послужит краеугольным камнем в этом всеобщем Избавлении, включающем как евреев, так и прочие народы. Когда Израиль вернется на свою землю, возвратится и Присутствие Божие (Шхина), и весь мир преисполнится славой Его.
Глава 18
Предвидение и сила
(Д. Бен-Гурион)
Во многих отношениях Давид Бен-Гурион (1886–1973)[48] был полон противоречий: социалист, в 1920-е годы пытавшийся брать пример с Советского Союза в области организации, — и человек, после создания государства посвятивший себя Армии Обороны и построению военной мощи Израиля; мыслитель в области социологии и экономики, который, будучи первым секретарем всеобщей профсоюзной организации Хистадрут ха-овдим, заложил основы кооперативного хозяйства в стране, однако на посту премьер-министра любил поговаривать, что ничего в экономике не смыслит; человек, бурно споривший даже с друзьями, не говоря уже о противниках, и в то же время бывший символом сплоченной национальной мощи; безбожник, который постоянно цитировал Библию, говорил об Израиле как об «избранном народе» и заложил основы политического союза рабочих партий с религиозными сионистами, что обеспечило гегемонию рабочего движения вплоть до конца 1976 года; самоучка-любитель философии, увлекавшийся учениями Платона и Будды, — и человек, любивший военную форму цвета хаки, которую носил в решающий период своей политической деятельности; политический лидер, всегда окруженный толпой почитателей, превозносивших его имя, но не оставивший ни одного достойного себя преемника; величайший вождь сионизма в дни создания государства — и человек, вызвавший после 1948 года разногласия в сионистском движении, которое он уподобил строительным лесам, разбираемым после завершения постройки; харизматический руководитель крупнейшей в Израиле партии, изгнанный из нее в. последние годы жизни в результате болезненной, псевдоюридической процедуры, беспримерной в истории партий этой страны; прославленный военный руководитель, принесший Израилю немало славы среди народов, однако преисполненный при этом тревоги за судьбу и существование государства — тревоги, без которой невозможно понять ни его осторожной политики, ни словесной агрессивности бескомпромиссной риторики его публичных выступлений. За его сильной — и даже агрессивной — внешностью человека, вызывающего ассоциации типа «важно не то, что скажут народы, а то, что сделают евреи», скрывалась личность, которая была чувствительнее многих других к слабостям народа Израиля, к его проблематичному положению и к опасностям, угрожающим государству, которое никакая военная мощь не сможет защитить без помощи извне и без поддержки великих держав.