Но сегодня все обстоит иначе. Вопрос не в том, являются ли евреи, поддерживающие Израиль в других странах мира, сионистами: в значительной мере это лишь спор о семантике слова. Ясно, что в первоначально принятом смысле этого понятия они не являются таковыми, и доказательство в том, что они не переселяются в Израиль. Однако в Израиле и в своей солидарности с ним, более чем в любом ином факторе, они видят центральный ценностный элемент своего самоопределения как евреев. Таким образом, государство Израиль — это центральный пункт самоопределения не только для евреев, живущих в нем: оно более всякого другого фактора определяет бытие евреев, проживающих в диаспоре. Для евреев Соединенных Штатов, например, превратить Израиль в то, чем является Италия или Ирландия для потомков итальянских или ирландских иммигрантов, — это революция, которую трудно постичь, особенно если мы вспомним, что степень причастности евреев США к поддержке Израиля гораздо выше, чем причастность американцев итальянского или ирландского происхождения к связи с родиной их предков. Если еще в 1930-е годы большинство еврейских институтов и организаций в мире были далеки от солидарности с делом сионизма в Эрец-Исраэль, то сегодня лишь самые незначительные и небольшие группы, считающие себя еврейскими, остаются при этом чуждыми Израилю.
В этом — значение сионистской революции в историческом смысле: возрождение чувства еврейской общности, питаемого прежде общиной с ее религиозными институтами.
Однако, как и все в истории, создание очага солидарности и самоотождествления не является чем-то неизменным. Обстоятельства, превратившие Израиль в такой очаг, были выражением превратностей исторического процесса, постигших евреев в XX веке: неудача эмансипации, разочарование в мечте о всеобщем социалистическом избавлении как решении еврейского вопроса, Катастрофа европейского еврейства, массовая иммиграция и борьба государства Израиль за свое существование и безопасность, длящаяся вот уже тридцать с лишним лет. В час опасности не исследуют причины — столь драматические и травмирующие события вызвали прилив солидарности уже тем, что они произошли. В час, когда казалось, что почва, на которой веками стоял еврейский народ, колеблется и ускользает из-под его ног, в час, когда его постигла ужаснейшая из катастроф, когда обманулись мечты либерализма и социализма, — в этот час возникновение еврейского государства превратилось в новый чудесный символ вечности Израиля.
Но со временем, когда улеглись непосредственные опасения, стало ясно, что солидаризация еврейского мира с народом Израиля не будет автоматической. В момент, когда над израильским народом навис меч и государству Израиль угрожала опасность немедленного уничтожения, было ясно, что само существование Израиля является решающим фактором; но в конце концов характер государства Израиль решит вопрос, останется ли мировое еврейство и в дальнейшем солидарно с ним. Этой солидарности не хватит надолго, если ценности жизни еврейского общества в Израиле не будут таковы, что мировое еврейство сможет с гордостью отождествлять себя с ними и с этим обществом — если Израиль не проявит именно те качества, которых не хватает евреям в диаспоре.
Ибо здесь кроется еще один парадокс сионизма и государства Израиль: последнее останется центром нормативной солидарности мирового еврейства только при условии, если будет в основе своей отличаться от него.
Если Израиль станет лишь зеркалом того, что происходит в мировом еврействе, если он превратится в еще одно потребительское общество, если американский, французский или советский еврей обнаружит, что государство Израиль — это всего лишь отражение качеств, характерных для его собственного общества в целом или еврейского быта в его стране, то ему будет в конечном итоге трудно солидаризироваться с этим государством. Израиль, который явится средиземноморским Бруклином или Лос-Анджелесом, не сможет быть очагом солидаризации для евреев подлинного Бруклина или Лос-Анджелеса.
Прав будет утверждающий, что в этом заключается не только парадокс, но и немалая доля лицемерия, но таков уже характер солидарности, обладающей нормативными аспектами: люди не придают смысла нормативности тому, что является простым отражением их собственного бытия. Ибо тот, кто ищет нормативной солидарности, поступает так, в конечном итоге стремясь подняться над повседневностью своей жизни и видеть иные — и более возвышенные — горизонты, отличные от его будничного окружения. Как в религии, так и в идеологии — у других народов и у евреев.