Поэтому и сегодня, и в дальнейшем центральное значение будут сохранять соображения и принципы, рассмотренные Ахад-ха-Амом, А.Д. Гордоном, раввином Куком и Бен-Гурионом, относящиеся к качеству еврейской жизни в Эрец-Исраэль. Это — еще один аспект сионистской революции, пока не завершенной, а вернее говоря, — это аспект, где продвижение не только приостановлено, но в немалой мере наблюдается и движение вспять.
Ибо если в качестве меры сущности сионистской революции и того, как долго она сможет служить очагом общей еврейской солидарности, взять степень отличия государства Израиль и его еврейского населения от еврейства диаспоры, то здесь имеет место тревожный процесс разрушения революционных элементов сионизма, воплощаемого в стране. Двадцать лет тому назад мы здесь, в Эрец-Исраэль, отличались от евреев диаспоры в гораздо большей мере, чем сегодня. Сейчас это сходство еще больше — и не потому, что они стали походить на нас (факт, что нам не удалось побудить их к переезду в страну), а оттого, что мы уподобились им.
Факт — что жизнь евреев в диаспоре с социальной точки зрения характеризовалась их концентрацией в среднем классе и занятием посредническими профессиями: в области экономики или свободных профессий, которые также являются духовно-интеллектуальным посредничеством. Суть сионистской и поселенческой революции в стране сводилась к тому, чтобы переместить евреев со всего света в Эрец-Исраэль и превратить их из среднего класса в производительный с целью создать в стране социальную структуру с полным диапазоном профессий и занятий. Двадцать лет тому назад мы были гораздо ближе к этой цели, чем теперь, когда произошло резкое сокращение участия евреев в различных отраслях производства. Еврейское общество в Эрец-Исраэль, где значительная часть физического труда в сельском хозяйстве, строительстве и даже в промышленности выполняется неевреями, а жизненный уровень еврейского населения, все более концентрирующегося в области посреднических профессий и услуг, все более поддерживается денежной помощью из-за рубежа, — это общество гораздо более схоже по своей социальной структуре с еврейским обществом в диаспоре, а также в Палестине времен халукки или администрации барона Ротшильда. Верно также и то, что сегодняшний Израиль в гораздо большей мере зависит, политически и экономически, от зарубежных факторов и от нееврейского труда внутри страны, чем когда-либо в своей истории. Основатели революционного сионистского общества в стране понимали, что самостоятельность, независимость и самоопределение — это не только флаг и посольства: независимость — это прежде всего социальная и экономическая база, на которой зиждется самостоятельное общество. Ибо вопрос не только в том, сколько евреев будет проживать в государстве Израиль и какова будет его площадь, но и в том, какой образ жизни и какой тип общества разовьются и сформируются в этом государстве.
Профессионально-классовая структура Израиля в наши дни гораздо больше напоминает структуру еврейства США, чем структуру Израиля двадцать лет назад. Концентрация в сфере торговли и услуг, уклонение от производительного труда, упадок большинства движений халуцианской молодежи вместе с расцветом биржи — той самой биржи, которая в XIX веке весьма часто отождествлялась с центром еврейской финансовой деятельности, — все это свидетельствует, что мы все более уподобляемся еврейству диаспоры. Галут, как говорил А.Д. Гордон, может произрастать и на почве Эрец-Исраэль.
В конечном итоге это относится и к нашей военной мощи. Несомненно, что после двух тысячелетий отсутствия у евреев государственности и военного дела сама идея еврейской армии и евреев-воинов вдохновляла воображение евреев как в диаспоре, так и в Эрец-Исраэль. И действительно, до сего дня немало евреев диаспоры опьянены военной мощью Армии Обороны Израиля именно по причине гордости за то, чего у них самих нет. Ясно, однако, что с течением времени и этот счет будет «предъявлен к оплате» — а может быть, он предъявлен уже теперь. Армия, в конце концов, имеется у каждого государства, и, когда померкнет новизна самого факта существования еврейской армии, ибо к этому все уже привыкают, встанет вопрос: чем еврейская армия отличается от всякой другой и чем она лучше? Если выяснится, что еврейская армия занята между прочим озеленением пустыни, абсорбцией новых иммигрантов, воспитательными мероприятиями, освоением новых земель и другими миссиями, — такая армия по-прежнему будет вдохновлять евреев диаспоры. Однако армия, все более предстающая в общественном сознании (с помощью международных средств информации) как разгоняющая демонстрации арабских школьников, патрулирующая в городах, находящихся под управлением военной администрации и порою на военном положении, принимающая участие в конфискации земель у сельского населения, одним словом, армия, которая все меньше будет отличаться от прочих армий мира, — такая армия, хотя мировое еврейство будет сознавать ее отличие, например, от американской армии, перестанет быть предметом еврейской национальной гордости. Без сомнения, евреи диаспоры поймут и даже оправдают соображения безопасности, исходя из которых израильская армия вынуждена ввести в арабском городе комендантский час или подчиниться приказу о разгоне распоясавшихся школьников в Иудее или Самарии, но все же это не вызовет особого чувства гордости у евреев диаспоры (а в конечном итоге — и здесь, в стране).