«Космополиты видят в нас упорных националистов, обладающих национальным Богом и национальным учением, националисты рассматривают нас как космополитов, чья родина — повсюду, где нам хорошо. Религиозные ортодоксы других народов говорят о нас, что мы лишены всякой веры, а свободомыслящие среди них говорят, что мы — фанатики, держащиеся за суеверия. Либералы называют нас консерваторами, а консерваторы — либералами. Некоторые из чиновников и писателей видят в нас корень разрушения и бунта, а революционеры говорят, что мы — богатеи, приверженцы библейской цивилизации, основанной, по их мнению, на рабстве и эксплуатации. Чиновники обвиняют нас в том, что мы действуем в обход государственных законов — разумеется, тех законов, которые направлены, в первую очередь, против нас… Композиторы вроде Рихарда Вагнера обвиняют нас в порче благозвучия и чистоты музыки. Даже хорошие наши качества превращаются в недостатки: «Только потому евреи редко проливают кровь, — говорят они, — что им не хватает мужества»; но и это не мешает обвинять нас в убийстве христианских детей»[15].
Все эти дилеммы, утверждает Лилиенблюм, просвещение не разрешает, ибо «цивилизация, которая могла, в некоторой мере, спасти нас от гонений на религиозной почве, совершенно бессильна освободить нас на почве национальной».
Именно близость Лилиенблюма к социалистическим, революционным движениям приводит его к выводу, что и со стороны пролетарской революции евреям угрожает опасность. Правда, может показаться, что «существует коллектив, для которого в настоящее время нет «своих» (по крови) и «чужих» — есть только рабочие и трудящиеся земледельцы»; однако Лилиенблюм опасается, что с приходом пролетариата к власти евреи станут козлом отпущения, символизируя собой собственников-капиталистов, и то, что явится всеобщим освобождением, может — в условиях существующей социальной и национальной реальности — превратиться в катастрофу для еврейского народа.
Согласно Лилиенблюму, евреи стоят перед лицом трех взаимоисключающих возможностей:
1. Продолжение статус-кво, что означает «навеки остаться угнетенными, людьми второго сорта, «цыганами» (т. е. бездомными скитальцами), подверженными всяким невзгодам и не застрахованными даже от возможности массовой резни»;
2. Полная ассимиляция, означающая не только восприятие культуры, обычаев и внешнего поведения, но и принятие религий других народов вплоть до окончательного растворения среди них, вследствие чего «отдаленные наши потомки, не сохранившие никаких признаков еврейского происхождения, сольются полностью с арийскими народами»;
3. Национальное возрождение в Эрец-Исраэль, «где уже ближайшие наши потомки будут жить нормальной, национальной в полном смысле слова жизнью».
Лилиенблюм избирает третью возможность. Избрать первую — означает навлечь на себя катастрофу, а вторая является, возможно, решением вопроса для индивидуумов, но не для общины. Поэтому он выдвигает ряд действенных предложений, которые интересны сами по себе, а также тем, что многое в деятельности сионистского движения развивалось впоследствии по намеченному ими пути. В их числе — создание национального фонда Эрец-Исраэль; его касса будет пополняться малыми («по грошу в неделю»), но массовыми взносами. По мнению Лилиенблюма, «можно брать определенные проценты с денег, уплачиваемых богатыми людьми за восхождение к Торе, на свадьбах и похоронах и т. п.; можно организовать и еврейскую лотерею, не говоря уже об акционерных обществах и т. д.». Целью этого финансового мероприятия, основанного на добровольном единении еврейского общества, будет «сбор, согласно правительственной лицензии, капитала, потребного для выкупа у турецкого правительства значительных земельных участков в Эрец-Исраэль».
Лилиенблюм сознавал — как Мозес Гесс до него и Лев Пинскер некоторое время спустя, — что высшие слои еврейского общества на Западе, сумевшие укорениться в странах их проживания и «вписаться» в местную культуру, вряд ли предпочтут национальное решение. Ответ Лилиенблюма характерен, между прочим, народническим пафосом, заимствованным из традиций российского радикализма (популизм характеризует, в более поздние периоды, многие направления в сионизме, причем не только сионизм социалистический), а также из нового, политического понимания еврейской истории и в особенности восстания Маккавеев. Уже у Греца войны Маккавеев, сохранившиеся в народном сознании последующих поколений всего лишь как символ чудесного обновления Храма (Ханукка) и как туманные традиции книги «Иосиппон», превращаются в современный национальный символ, Лилиенблюм добавляет к этому от себя популистский, радикальный оттенок:
15
Страшная правда этого анализа, проделанного почти сто лет тому назад, нашла впоследствии свое крайнее выражение в отношении властей СССР к советскому еврейству. В 1950-х годах евреи в СССР воспринимались как «космополиты», сегодня же их клеймят в качестве «националистов». А в полуфашистской Аргентине наших дней богатые евреи обвиняются в буржуазнокапиталистической эксплуатации народных масс, в то время как их детям, склонным порою к «левизне», бросают обвинение в коммунизме и антинациональном космополитизме.