Эта абстрактная основа обобщающего рационализма действовала затем и в других странах, воспринявших принципы Французской революции, и в том числе — принцип эмансипации евреев:
«Подобно тому, как Франция революционной эпохи дала миру метрическую систему мер и весов, так же создала она и некую образцовую духовную мерку, которую прочие страны волей-неволей приняли как очевидный для всех показатель своего культурного состояния. Страна, претендовавшая на высокую культуру, была вынуждена ввести у себя определенные порядки и институты, созданные, принятые или усовершенствованные Великой революцией, например народное представительство, свободу печати, суд присяжных, разделение законодательной и исполнительной власти и тому подобное. Эмансипация евреев была одной из таких вещей, необходимых в обиходе государства, претендующего на высокую культуру, наподобие рояля, который должен стоять в порядочной гостиной, даже если никто из членов семьи играть на нем не умеет. Итак, евреи Западной Европы были освобождены не под внутренним нажимом, а из подражания политической моде эпохи».
Иными словами, эмансипация коренится не в реальных социально-культурных условиях конкретной жизни, а в абстрактной идее; и как другие абстрактные идеи французского рационализма XVIII века превращались в карикатуру, когда делались попытки применять их там, где еще не созрели условия для их воплощения на деле, так было и с эмансипацией. Формальная эмансипация, начертанная на страницах сводов законов, находилась в противоречии с реальным народным сознанием по отношению к евреям, и так возникла напряженность, отражающая несоответствие между внешней, формальной нормой и реальным общественным сознанием.
Согласно Нордау, существует лишь одно исключение, подтверждающее правило: Англия. Там, говорит Нордау, эмансипация постепенно выросла из органического развития английской социальной и политической жизни так же, как и развитие Англии в целом — это процесс внутренний, а не основанный на абстрактных принципах или подражании таковым. «Эмансипация в Англии носит печать подлинности. Она не только записана на бумаге — она существует в жизни. Она выросла и созрела в сердцах задолго до того, как получила формальное подтверждение законодательной власти». Эмансипация евреев в Англии отвечает реальному общественному сознанию, и поэтому там не найдешь проявлений антисемитизма. Ибо антисемитизм в материковой Европе — во Франции, в Австрии, в Восточной Европе — является, согласно Нордау, результатом напряженности и разрыва между постулатом равенства, записанным в абстрактном законе, и отсутствием готовности принять евреев как равных в реальном сознании населения.
Но дело эмансипации потерпело крах в другом. Речь идет о ее внутреннем еврейском аспекте: она извратила внутреннюю самобытность еврейской жизни.
Здесь Нордау развивает в своей речи мотив, казавшийся в свое время неожиданным в устах столь ярко выраженного представителя либеральной еврейской интеллигенции Запада, как правило, смотревшей пренебрежительно и даже с неприязнью на гетто, черту оседлости и местечковую жизнь. Нордау возвращает гетто на подобающее ему историческое место, далеко отходя от критики просветителей-маскилим, видевших в нем только средневековую темницу духа и тела.