В заключение хотелось бы выразить искреннюю благодарность всем специалистам, которые ознакомились с — рукописью или с отдельными ее главами и сделали (ряд ценных и весьма полезных замечаний. Автор признателен многим сотрудникам Института этнографии АН СССР, неизменно оказывавшим ему помощь и поддержку на разных этапах работы над рукописью. И конечно же, нельзя не сказать самых теплых слов в адрес коллектива сектора по изучению истории первобытного общества, в творческой и благожелательной атмосфере которого рукопись обрела свой окончательный вид.
Глава I. Проблема происхождения скотоводства в науке о первобытности
На заре европейской науки стремление осознать свою историю заставило античных мыслителей сделать представление о последовательном появлении новых, все более сложных умений и навыков основой первых исторических концепций. Одна из них была сформулирована Варроном, который со ссылкой на Дикеарха называл три стадии развития: потребление продуктов дикой природы, скотоводство и, наконец, земледелие [61, с. 125]. Этой концепции по воле случая суждена была долгая, полная превратностей судьба. В несколько видоизмененном виде она дожила в европейской науке до второй половины XIX в. Баталии, разыгравшиеся вокруг нее впоследствии, обнаружили ее существенные слабости и развенчали связанный с ней одно время ореол непогрешимости. Вместе с тем в пылу полемики в русле во многом справедливой и основательной критики, обрушившейся на эту концепцию, получившую название «теории трех стадий», родилась несколько неверная ее оценка, до сих пор не изжитая в науке. И ныне без достаточного на то основания некоторые исследователи полагают, что «теория трех стадий» была общепринятой в античности, а позже без изменений перешла в европейскую науку нового времени. На самом деле указанная концепция, во-первых, существовала в отдельные эпохи не в одиночестве — известны были и иные взгляды на историю хозяйства, а, во-вторых, ее отдельные стадии — охота, скотоводство и земледелие понимались в разные исторические периоды разными учеными по-разному. Так, тщетно было бы искать ее в знаменитом трактате Тита Лукреция Кара, который различал лишь два состояния человечества: дикое (потребление продуктов дикой природы) и развитое (земледелие). Именно с земледелием Лукреций связывал возникновение черт, присущих цивилизации [203, V, 1361–1378].
Общеизвестно, какое большое влияние оказала античность на становление науки нового времени. Однако один из первых крупных европейских историков — Джамбаттйста Вико исходил отнюдь не из «теории трех стадий», когда писал, что «сначала были изобретены искусства необходимые — сельские и притом сначала хлеб, потом — вино, затем искусства полезные — скотоводство, потом искусства удобства — городская архитектура, наконец, искусства усладительные — танцы» [78, с. 298]. Ученые второй половины XVIII в. вопреки представлению Г. Кунова [185, с. 101] основывали свои исторические концепции не только на античных и библейских данных, а привлекали широкий круг доступных им этнографических сведений. Все известные им народы эти исследователи подразделяли на дикие, варварские и более развитые и безоговорочно видели в них представителей стадий исторического развития, пройденных человечеством в целом. К диким народам они относили тех, кто занимался охотой, рыболовством и собирательством, и, что особенно важно, тех, кто знал примитивное палочно-мотыжное земледелие (Ш. Монтескье, М. Кондорсэ, Ш. Валькенер, И. Г. Гердер и др.) [233, с. 396, 397; 158, с. 11–15; 85, с. 236–238; 1000, с. 23, 90]. Иными словами, к стадии дикости были отнесены и народы, которые современная наука выделяет в особую группу ранних земледельцев. На стадии варварства помещались скотоводы, а наверху этой иерархической лестницы стояли те, кого мыслители XVIII в. называли земледельцами, разумея под земледелием систему с поземельной собственностью и непременным применением труда животных при обработке полей. Ярче всего последнее выразил И. Г. Гердер, писавший, что «народы, которые обрабатывают землю без собственности на нее или руками своих женщин и рабов, — все это по-настоящему еще не земледельцы» [85, с. 242]. Тем самым, отмечая грандиозный переворот в жизни общества, произведенный переходом к земледелию (развитие разделения труда, ремесел и искусства, торговли и городов, неравенства и рабства, появление кастовых различий, законов, судов, деспотизма и т. п.), ученые рубежа XVIII–XIX вв. имели в виду именно плужное земледелие [233, с. 398; 285, с. 80–83; 158, с. 22, сл.; 85, с. 241; 276, с. 321]. Правда, некоторые из них, как, например, Ш. Валькенер, относили зарождение (перечисленных явлений к доземледельческому периоду 1000, с. 188]. В свете сказанного и надо понимать утверждение И. Г. Гердера о том, что открытие скотоводства было будто бы важнейшим шагом, который «превзошел все последующие революции истории» (цит. по [97, с. 98]). Безусловно, здесь подразумевалось возникновение скотоводства как важнейшего условия, без которого ведение плужного земледелия невозможно. Характеризуя последнее, И. Г. Гердер писал, что «ни один образ жизни не произвел в сознании людей столько изменений, как земледелие на огороженном участке земли». Вот почему этот ученый видел превосходство народов Старого Света над обитателями Нового в том, что первые обладали прирученными животными ([85, с. 239–241]. Таким образом, смысл схемы, по которой земледелие следовало в своем развитии за скотоводством, заключался лишь в том, что, как указывал Ш. Валькенер, люди дюлжны были быть пастухами, прежде чем они смогли обрабатывать почву трудом животных [1000, с. ПО]. Вместе с тем, несколько противореча изложенной концепции, он отмечал высокий уровень развития земледелия и общества в ряде районов мира, где следы скотоводства отсутствовали [1000, с. 110–111].
Идеи, выдвинутые в XVIII в., были подхвачены буржуазными социологами и экономистами последующего столетия. Однако в силу своей идеалистической исторической концепции социологи уделяли мало внимания вопросам развития хозяйства и его связи с социальными процессами, считая содержанием прогресса «развитие человеческого ума». В лучшем случае они почти дословно повторяли учение о трехчленном делении истории хозяйства, вкладывая в него тот же смысл, что и их предшественники. Так делал, например, французский социолог второй половины XIX в. Ле-Пле, считавший, «что даже при обработке земли, покуда она производится ручным трудом, хотя и с помощью орудий, характер первоначального быта остается еще неизменным». Поэтому период пастушества должен был предшествовать возникновению настоящего (плужного) земледелия и последующим грандиозным изменениям в человеческом обществе [195, с. 51–54]. Буржуазные экономисты тоже выделяли стадии дикости (или охоты), пастушества, и земледелия, которые были положены ими в основу истории хозяйства [300, с. 28, 89, 123]. При этом какая бы то ни было ассоциация обработки земли с первой стадией исчезла окончательно. Так «теория трех стадий» обрела ту редакцию, в которой она широко распространилась в науке середины — второй половины XIX в. Большую роль в ее пропаганде сыграли труды Ф. Листа [201]. Правда, не все экономисты безоговорочно принимали эту схему. В. Рошер, например, предостерегал против прямого выведения земледелия из хозяйства кочевников-скотоводов, которым «противен переход к возделыванию пашни» [283, с. 260], в чем он следовал за И. Г. Гердером [85, с. 240].