Заслугой названных ученых надо признать первую периодизацию развития скотоводства, увязанную с конкретно-историческим материалом. О.ни полагали, что на первой стадии скотоводство имело только мясной характер и было тесно связано с охотой (степные культуры раннего бронзового века), а на второй — стало пастушеским с использованием собаки. На второй стадии появились заготовки кормов на зиму, чему способствовало земледелие, возникшее в среде местных племен в конце первой стадии. Вторая стадия датировалась поздним бронзовым веком. Наконец, на третьей стадии (ранний железный век) совершился переход к кочевому скотоводству. Авторы попытались также наметить эволюцию права собственности на домашних животных, которое, по их мнению, на первых порах принадлежало женщинам, а позже перешло к мужчинам.
Публикация рассмотренной работы вызвала полемику в советской науке. Широко привлекая археологический материал, С. Н. Быковский и В. И. Равдоникас показали, что крупный рогатый скот появился в Европе и некоторых других районах не позже чем остальные домашние животные [53, с. 8—12; 273, с. 31–34]. Они утверждали, что доместикатором и первым собственником скота был мужчина; роль женщин в скотоводстве возрастала лишь постепенно. Вместе с тем в решении вопроса о ранних функциях домашних животных, а также о времени и последовательности доместикации эти авторы расходились. По С. Н. Быковскому, домашние животные (крупный рогатый скот, свиньи, козы) появились «на грани неолита и медно-бронзового века» и играли сначала роль мясного запаса [53, с. 24]. Напротив, В. И. Равдоникас вслед за И. И. Мещаниновым считал, что древнейшие домашние животные (собака, олень и, возможно, бык) имелись уже у верхнепалеолитического населения, которое использовало их главным образом как средство охоты [226, с. 13; 274, с. 563, 564]. Заслуживает внимания, указание В. И. Равдоникаса на необходимость критического подхода к этнографическим источникам и конкретно-исторического анализа истории скотоводства в разных районах мира.
Особое внимание этот исследователь уделил оленеводству, рассматривая его как один из древнейших видов скотоводства. Он выдвинул свою периодизацию развития скотоводства, ранний этап которого (верхний палеолит) был связан с транспортными и охотничьими животными, иногда использовавшимися и на мясо. Позже возникло мясное скотоводство (мезолит — неолит) с содержанием животных в загонах, но без заготовок кормов. В это время собственность на животных принадлежала родовым или локальным группам. На третьей стадии возникло молочное скотоводство с содержанием животных в закрытых, хлевах и стойлах и заготовкой кормов на зиму (бронзовый век). Тогда же возник патриархальный род, а животные перешли в собственность мужчин [274, с. 566, 576, 577]. Интересной представляется попытка С. Н. Быковского и В. И. Равдоникаса выявить методы охоты, наиболее способствующие доместикации, — загон, облава, ямы-западни, охота с манщиком [274, с. 557; 53, с. 19–24].
В конце 30-х годов идею доместикации стад диких животных бродячими охотниками отстаивали А. М. Золотарев и М. Г. Левин [127], которые реконструировали процесс самостоятельного возникновения оленеводства у охотников, приняв, конкретно-историческую специфику различных типов оленеводства за стадиальную, от чего М. Г. Левин позже отказался [64, с. 63–87].
Таким образом, советские ученые 20—30-х годов, усвоившие то лучшее, что характеризовало мировую науку конца XIX — начала XX в., гораздо конкретнее и историчнее подходили к решению проблемы происхождения скотоводства. Этому способствовал и тот факт, что на территории СССР скотоводство развивалось на протяжении длительного времени в самых различных экологических и исторических условиях, что повлекло возникновение целого ряда его типов. Некоторые из них дожили до: наших дней в традиционном хозяйстве народов нашей страны. Последнее создавало широкие возможности для комплексного археолого-этнографического исследования, база для которого и была создана вышеназванными учеными. Вместе с тем широкое распространение идей гипертрофированного автохтонизма тормозило развитие советской науки. Но и здесь с ростом остеологических исследований наметился прогресс. В новой работе В. В. Гольмстен указывала, что для решения вопроса о доместикации надо прежде всего установить наличие в данном районе животных, подходящих для одомашнивания [89, с. 127].
Послевоенный период в зарубежной науке был отмечен, во-первых, постепенным отказом многих, хотя и не всех, исследователей от крайних взглядов (как, например, диффузионизм в его крайних формах), во-вторых, колоссальными масштабами конкретных исследований, в том числе и в предполагаемых первичных очагах доместикации, что потребовало разработки новых методов и поставило новые вопросы, связанные прежде всего с механизмом доместикации и процессом распространения новых достижений в конкретной географической и исторической среде. В последние годы, кроме того, наметился принципиально новый подход к использованию этнографических данных для реконструкции явлений первобытной истории: На этой базе оказалась возможной более глубокая разработка поставленных проблем, которые сейчас рассматриваются в иной плоскости, что связано с новым уровнем поисков причинно-следственных связей.
Начало указанного периода ознаменовалось обострением дискуссии между представителями Венской культурно-исторической-школы и их оппонентами, результатом чего явился отход первых от ортодоксальной точки зрения и поиски иных путей решения- проблемы происхождения скотоводства. Так, если В. Шмидт продолжал считать древнейшим видом скотоводства оленеводство [924], а Г. Польхаузен пытался подтвердить это привлечением данных о специализированной охоте на оленя, которая будто бы переросла в скотоводство в Центральной Европе в конце верхнего палеолита [878], то другие специалисты либо сомневались в том, что оленеводство могло породить доместикацию других животных (М. Херманне, Г. Хэтт [647; 516]), либо даже доказывали его недавнее возникновение, которое они связывали с влиянием на охотников соседних земледельческо-скотоводческих народов (К. Йеттмар, Ф. Ханчар, К. Нарр, К. Диттмер, Л. Вайда [702; 703; 629; 821; 530; 982]).
В то же время почти все эти исследователи в той или иной мере разделяли идею о самостоятельной доместикации животных охотниками и о возникновении комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства в результате смешения культур северных скотоводов и южных земледельцев. В пользу этого, казалось бы, говорили раскопки К. Куна в Южном Прикаспии, на материалах которых и основывались те, кто считал, что здесь разведение мелкого рогатого скота появилось вне связи с земледелием (Г. Польхаузен, М. Херманне, Г. Хэтт, К. Йеттмар, Ю. Липе [879; 647; 516; 705; 197]). Позже Г. Польхаузен попытался привлечь для обоснования своей теории и материалы некоторых других памятников эпохи мезолита (Зави Чеми Шанидар, Ла Адам, Шатонеф-ле-Мартигю, Руфиньяк и т. д.) [880], однако, как показал К. Нарр [821; 822; 823; 825], все они с еще большей долей вероятности могут быть интерпретированы и иначе.
Таким образом, одна из сложившихся к началу 50-х годов теорий заключалась в том, что важнейший центр становления скотоводства располагался в пределах Средней Азии и Ирана, хотя некоторые исследователи раздвигали его границы до Тибета [Ю. Липе], Инда и Нила [Г. Хэтт]. Как правило, сторонники этой точки зрения понимали под скотоводством именно кочевое скотоводство, выросшее будто бы из сопровождения стад копытных животных охотниками, и протестовали против применения термина «скотоводство» в отношении разведения собак, свиней и кур у мотыжных земледельцев тропических районов. Правда, так считали не все. М. Херманне, например, предполагал, что охотники ловили и приручали молодых особей, что требовало по крайней мере полуоседлого образа жизни [647, с. 212–213].