А теперь об армейских строгостях. Еще во время франко-прусской войны во французской армии были пулеметы. Почему же оружие, эффективность которого в Первую мировую войну превзошла все ожидания, не остановило пруссаков под Седаном? Да очень просто: из соображений секретности не издали инструкций для пулеметчиков, и никто не умел стрелять из пулеметов! Что называется, прячь от своих, чтобы чужие боялись… Впрочем, во французской армии это никогда и не кончалось. Французский академик Анатоль Абрагам вспоминал, как на каверзный вопрос капрала: «Каков состав жидкости гидравлического тормоза полевого орудия калибром 75 мм?» – он отвечал точно по уставу: «Состав жидкости гидравлического тормоза полевого орудия калибром 75 мм является военной тайной». И все были довольны.
Естественно, наша военная цензура никогда бы не позволила, чтоб ее хоть в чем-то превзошли какие-то лягушатники. Когда Аркадий Аверченко во время Первой мировой войны принес в одну из редакций рассказ на военную тему, цензор вычеркнул из него фразу «Небо было синее» – чтоб вражеские шпионы не догадались по этому рассказу, что его действие происходит на юге. А в Великую Отечественную, например, в одной из газет опубликовали статью о русском патриотизме с многочисленными историческими примерами. Так вот, поскольку нельзя было употреблять названия воинских частей и соединений, в этой статье беспрерывно ссылались на никому неведомый шедевр «Слово о подразделении Игореве».
Но никто не спорит – военную тайну нужно беречь, причем не всегда даже поймешь, какую именно. Во время осады войсками Петра Великого турецкой крепости Азов, происходившей в 1695 году, голландский пушкарь Яков Янсен изменил России и бежал к туркам, чтоб сообщить им главный русский военный секрет – что после обеда вся армия спит как убитая и делай с ней в это время что хошь. Турки послушались Янсена, напали на русских именно после обеда и нанесли им большой урон. Кстати, в свое время эта военная тайна Россию и выручила: одно из главных подозрений в самозванстве Лжедмитрий навлек на себя тем, что не спал после обеда. На войне как на войне, и знание, когда противник спит, – тоже оружие.
И не самое экзотическое. Древние скифы никак не могли победить собственных восставших рабов, сражавшихся с отчаянной храбростью, пока не применили против них единственное оружие, нагнавшее на них страх, – кнуты. Чтоб не умом робели, а поротой задницей. Впрочем, еще более странное оружие – троянский конь. Кстати, знаете, как греческий лазутчик Синон убедил троянцев внести коня в город? Наврал им, что для того-то и сделали его греки таким большим, чтоб троянцы, не дай бог, его в город не внесли. Троянцы даже часть стены разобрали, чтобы сделать врагу назло.
Достаточно необычное оружие применили в 1532 году индейцы против испанских конкистадоров на берегах Ориноко. Суровые идальго просто плакали навзрыд – а что еще делать, надышавшись паров сжигаемого горького перца? Вот такой газовый баллончик – тоже не сейчас выдумали. Да что там растения – сколько животных призвали под знамена, это же уму непостижимо! В древнеегипетской армии сражались ручные львы; Ганнибал вторгся в Италию на единственном не замерзшем в Альпах слоне; верблюжья кавалерия применялась в русской армии еще двести лет назад и раз за разом била обычную, как хотела, – фигурально выражаясь, одним плевком; голубиную почту в швейцарской армии только пару лет как отменили (отменять военные вообще не любят – только в 1947 году англичане наводили порядок в бюджете и отменили должность человека, обязанного в момент вторжения Наполеона в Англию выстрелить из пушки). А в окопах Первой мировой призвали в строй даже крыс – ежели те дохнут без видимой причины, надо надевать противогазы. Примерно тогда же немецкие шпионы прокрались в Московский цирк и отравили дуровских моржей, обученных подрывать минные поля (какая разница бедным тварям – и так погибать, и так…). Да, любят военные братьев наших меньших – от вымышленного полковника Скалозуба («ох, басни, смерть моя, насмешки вечные над львами, над орлами») до реального поручика Гумилева, который «Крокодила» Чуковского терпеть не мог совершенно по той же причине.