Нельзя сказать, чтобы Пурна тогда была в восторге от этой идеи – пойти в школу щенов, но Макс поддержал Лу безоговорочно и решительно. Он приехал сюда, в долину Чукхунга, семь лет назад по программе оживления Гималаев. Семь лет радостного труда по уничтожению того, что натворила тут «цивилизация». Каждый раз, когда он снимал очередной кусок наносиликата, и на его место бережно укладывал плодородную почву с подшерстком, он испытывал яркий всплеск преданности и восторга. Один кусочек, еще один… метр за метром, потом тут поднимется подлесок – жизнь возьмет свое. Удивительно, но это не приедалось, да и как могут приедаться озаренные восприятия? В последнее время к восторгу и преданности стало примешиваться торжество, и, в связи с этим, усилилось и предвкушение будущих изменений. Макс открыл это все совершенно случайно – как-то на прогулке в близлежащий лес он заметил кусок стекла, нагнулся, поднял его с намерением отнести на свалку, и в этот самый момент заметил, как возник прохладный ручей преданности и восторга. В последующие пару недель он все утра и вечера напролет гулял по лесу и подбирал мусор, который ему удавалось найти. Как-то он забрел глубоко в чащу и нашел там целую поляну, густо усыпанную жестяными пробками, целлофановыми пакетами, осколками стекла, гвоздями и прочим мусором, который когда-то покрывал ровным слоем всю планету. Несмотря на постоянные усилия по очистке, предпринимаемые людьми, мусора прежних лет еще оставалось немало даже непосредственной близости от поселков. Та полянка стала его любимым местом – приходилось буквально сантиметр за сантиметром спасать землю, очищая ее от невообразимого срача, и каждый поднятый кусочек мусора становился ярким озаренным фактором – особенно когда из-под очередного куска хлама показывалась живая земля. К этим крохотным участкам живой земли возникала нежность такой интенсивности, какую он не мог ожидать. Тогда Макс и решил присоединиться к одной из многочисленных программ восстановления Земли, и уехал в Гималаи. Когда его бригада переместилась к Чукхунг, местные тибетские и непальские девушки стали часто к ним приходить – то принесут лепешек из кукурузы, то с визгом помогут отмыть их запыленные тела под струей нагретой под солнцем воды, то просто посидят рядом. Секс с ними был необычен. Макса очень возбуждала та непосредственность и взрывная страстность, с которой девушки брали парней. Десятки упругих тел, движения вразнобой – как океан. Некоторые кончали по нескольку раз, а кто-то долго удерживался на грани оргазма. Были и такие, которые выбирали вовсе не кончать. Когда Пурна впервые добралась до Макса и уселась на его член, поерзывая и постанывая, ему впервые в жизни по-настоящему захотелось научиться не кончать – так восхитительны было ощущения, такой яркой была нежность. Положив ладони на ее талию, кончиками пальцев он чувствовал движения ее попки. Притянув к себе, притрагивался губами к твердым соскам, приподнимал ее руку и целовал подмышки – и саму ямочку, и вокруг нее, замирал, отдаваясь ее движениям. Прижимая ладони к ее удивительно изящным ступням, с силой стискивал их, затем проводил руками вверх до чуть влажных от пота, горячих, припухших ляжек. Иногда он даже не трогал ее – просто сидел, откинувшись к стене, и смотрел ей в глаза, на грудки, живот, ножки, и казалось, что его грудь сейчас разорвется от нежности. Она брала обеими руками его голову, и, продолжая двигать попой, целовала его лицо, легко прикасаясь губами к его губам, то шепча что-то, то чуть ли не крича на своем мелодичном языке. Когда потом она трахала других парней, он ходил за ней и смотрел, иногда прикасался к ее плечам, спинке, ножкам, и нежность была такой же устойчивой и яркой, как и преданность от очистки земли. Иногда, сидя сверху, она подманивала его к себе и выпячивала попку, тогда он сначала вводил в дырочку палец, отчетливо чувствуя, как в письке упруго двигается член, а затем наклонял ее пониже и аккуратно вводил сначала головку, а затем и весь член в ее попку. Сквозь тонкую перегородку между писькой и попкой два члена отчетливо чувствовались, словно поддрачивая друг друга. А иногда наоборот – она соскальзывала вниз – под парня, раздвигала ему руками попку и подтягивала его к ней – она знала его влечение к тибетским и непальским мальчикам лет четырнадцати – они и в самом деле сильно его возбуждали и часто отвечали взаимностью, и тогда его член проскальзывал в попку мальчику, а тот начинал активно трахать Пурну, насаживаясь тем самым попой на член Макса. Зажав между собой мальчика, офигевающего от ощущений, они целовались вдвоем или сразу втроем. А когда ее мордашка вся оказывалась в сперме, и глазки так сладострастно и невинно сверкали, ему казалось, что это самое прекрасное, что он когда-либо видел.
Идея родить ребенка пришла впервые к Курту – они познакомились еще по дороге сюда, так как оба были из Баварии и оказались в одном экранолете. Курт так вдохновился этой идеей, так описывал – какая класнючая морда должна получиться у Пурны с Максом, что в конце концов и они загорелись этими фантазиями. Решив, видимо, не дожидаться, пока Макс и Пурна уступят уговорам, Курт в свою очередь, не сильно сопротивляясь, уступил ласкам Серены, и вскоре животик у нее округлился, и трахать теперь ее нужно было очень аккуратно. Окончательное решение возникло внезапно – в то утро Пурне хотелось потрахать как можно больше парней, она по минуте-другой трахала одного и переползала на другого, то садясь сверху, то ложась и раздвигая ножки. Когда она села попкой на чей-то член, ее и Макса взгляды встретились. Нежно засунув член ей в письку, и, отчетливо чувствуя, как член другого парня скользит у нее в попке, он почти без слов спросил – «давай»? Она поняла и кивнула. В тот же раз она от него и забеременела.
Пока Лу подрастала в животике, страсть Пурны только усиливалась – почти каждый день она приходила к ребятам, раздвигала ножки, и они аккуратно потрахивали ее – не слишком глубоко, чтобы не повредить Лу, зачастую только головкой, что было порой даже более возбуждающим. Во время родов ей не удалось удержаться от оргазма. Одна волна наслаждения накатывала за другой, мощнее и мощнее, и когда Лу наконец-то выскочила, Пурна даже потеряла сознание от ураганного оргазма. Неудивительно, что уже к концу первого года жизни Лу активно приставала к мальчикам любого возраста. Впрочем, в этом ей подавала пример ее подружка – Майка – двухлетняя дочка Курта, любимой игрушкой которой был торчащий член. Даже засыпать она любила с толстым членом Курта во рту, так что нередко Серена не решалась трогать сладко посасывающую дочку и упрыгивала к другим парням. Обхватив двумя ладошками член Курта у его основания, с ротиком, разбухшим от крупной головки, Майка была потрясающе эротична, и голограммы ее сосущей мордашки украшали не один десктоп.
Когда по соседству разместилась база конкретных историков, Макс стал их частым гостем. Конечно, он не мог участвовать в их опытах, зато он с удовольствием валялся на дощатом полу или на травке и слушал их разговоры. Ему доставляло удовольствие даже просто смотреть на них, слушать их голоса – казалось, он заражался их решимостью, яростной бескомпромиссностью к омрачениям, устремленностью, зовом. Когда Лу подросла, он стал брать ее с собой. Пурна хоть и испытывала симпатию к дайверам, но бывала тут нечасто – учеба отнимала много времени, а до и после учебы она предпочитала уходить в выстроенный неподалеку буддистский храм и беседовать с монахами и монашками, читать древние тексты, участвовать в пуджах. Из озаренных восприятий ей легче всего давались отрешенность и серьезность, которые удивительно гармонично сливались с ее страстностью.
Поэтому, когда Лу решительно заявила о том, что хочет стать «щеном», Пурна поняла, что это - первая, но явно не последняя для Лу ступенька на пути к дайверам, а может даже и к коммандос, и хотя самой Пурне этот путь не казался слишком уж интересным, но, испытывая яркую симпатию к Лу, ей нравилось содействовать ее стремлениям, тем более что и Макс был в восторге. Пурна постаралась как можно больше узнать об этой начальной школе в системе коммандос, чтобы по возможности говорить с Лу на одном языке, понимать ее увлечения, а в чем-то может и помогать.
Лу часто сидела на полянках и пялилась то на шершавые шкурки деревьев, то на морды облаков, то на ползающего по её лапам муравья. По вечерам в одно и то же место в кустах дикого барбариса приползал крупный, с желто-черным животом, паук, и начинал строить паутину. Сначала он забирался на ветку дерева, прыгал оттуда на куст, таща за собой первую нить. Потом таким же образом появлялась вторая магистральная паутинка, потом паук строил внешний радиус и, методично и быстро работая, достраивал одну окружность за другой. Лу никогда не хватало терпения досмотреть весь процесс до конца, что-нибудь непременно отвлекало ее, и когда спустя пол часа она подбегала к кусту, паутина уже была готова. С замиранием смотрела она на то, как паук расправлялся с попавшей в сеть добычей. Бегая вокруг бабочки, он обрезал нити вокруг нее, попутно окутывая ее и превращая в питательный кокон. К утру паутина исчезала, и Лу представляла себе, как паук сворачивает ее в рюкзачок и сматывается спать. Бабочки были красивыми, но у Лу не возникало неприязни к пауку. В школе щенов им как-то устроили очень простой, но эффективный урок – к ним пришли «ежи» и повели купаться в теплую заводь, подогреваемую атомными батареями. Лу ужасно любила, когда к ним приходили «ежи» - мальчики и девочки от семи до двенадцати лет – бывшие выпускники школы щенов. Глядя на них, Лу и себя начинала представлять такой же – сильной, умной, с глубиной в глазах. Плескаясь в заводи, Лу не заметила, как к ней подобрался один из ежей и прижал ее ко дну. Сначала Лу просто валялась, разглядывая камешки, усеивавшие дно. Через две минуты воздух стал кончаться, и Лу обнаружила, что ее не отпускают. Легкая паника охватила ее и она забилась, как рыба, но затем взяла себя в руки, отдав себе отчет в том, что находится во власти ежа, а не абы кого, и если ее тут притапливают, то у этого есть какая-то цель.