Вайу плюнул, развернулся и замолчал. Сжатые кулаки выдавали те эмоции, которые он тщетно пытался скрыть на своем лице, предательски обнаженным.
- Ты вот рассказываешь про детей, которых скрывают те – на Нижних Территориях, - продолжил он и развернулся к Торе. – Это чудесно – «мы детей забираем, но они, конечно, нередко скрывают их, и потом уже их редко удается…» - это чудесно! Вы знаете наверняка, что детей там нередко прячут. Вы знаете – ЧТО там с ними делают – им там прививают все то дерьмо, с которым вы вроде как уже попрощались хренову кучу лет назад. И что? Почему вы позволяете убивать детей? Ведь это не просто убийство, это жестокая форма убийства – так изуродовать ребенка, чтобы он всю оставшуюся жизнь жил инвалидом, уродом, неспособным испытывать озаренные восприятия. Почему вы с этим миритесь? Добро должно быть с кулаками! Туда необходимо пойти, переписать всех уродцев по головам, всех стерилизовать и точка. А если придется – то и уничтожить их к чертовой матери! Почему вы этого не делаете?
Несмотря на то, что Тора точно знала – почему они этого не делают, под пронзительным, прожигающим взглядом Вайу ей стало неуютно.
- Мы не делаем этого, да.
- Да, не делаете. Почему?!
- Мы не делаем этого не из-за политкорректности, и не из-за страха войны, и не потому что нам безразлично, что детей страшно уродуют. Причина в другом.
- Бред! Я конечно верю, что вы придумали себе достаточно гладкое объяснение, но это в любом случае – предательство. Предательство тех, кто сейчас там рождается, кто сейчас там подвергается пыткам негативными эмоциями, тупейшими концепциями, в кого вштамповывают комплексы, тупости и страхи.
Тора покачала головой, но перебивать не стала. Дождавшись, пока стихнет поток обвинений, она уселась на продолговатую пухлую подушку в виде акулы.
- Как ты себе это представляешь, Вайу – кто именно пойдет «уничтожать их к чертовой матери»? Ты ведь понимаешь, что кому-то придется этим заниматься?
- Тот, кому не безразлично, что детей уродуют и насилуют.
- Ну вот мне небезразлично – значит я пойду и буду уничтожать. Ты пойдешь уничтожать. Населения на Нижних Территориях немало – значит еще многие пойдут уничтожать. И вот мы их будем уничтожать, газовые камеры придумаем для ускорения процесса, пулеметами их покрошим, будем похаживать и постреливать. Да? Отлично. Детей, значит, спасем. А теперь представь себе – что должен испытывать человек, который стреляет в другого человека? Травит его ядовитыми газами, догоняет и пристреливает, вокруг кровь, крики, умирающие, а также почему-то странно долго не умирающие люди, которых надо добивать, дорезывать и достреливать.
- И тем не менее варварству будет положен конец. – Вайу был непреклонен. – Цена велика, но и цель стоит того.
- Ну… если бы в самом деле этому был бы положен конец… но что говорить о всяких «если бы»… в том-то и дело, что конца не будет, а будет все наоборот – зверство только начнется, мы снова сделаем шаг назад, если не десять шагов. Как, интересно, ты себе это представляешь? Сегодня я взрезаю животы людям, выбиваю им мозги и хожу по локоть в крови, а завтра я вернусь сюда – к этим людям, к этим детям, я буду смотреть на них, общаться с ними, и испытывать радость, зверячесть, симпатию, нежность, чувство красоты, предвкушение… так что ли? Нет, Вайу. Резать людям животы и стрелять им в глаза или в затылок и смотреть как они умирают, отравленные какой-нибудь отравой – это, знаешь ли, без следа не проходит. Я – вот такая, какая я сейчас есть, сделать этого не смогу. Конечно, если на моих глазах пытают ребенка, я могу врезать по морде, а то и руку сломать, а с горяча – ну наверное и шею могу сломать, но это уж не знаю что должно твориться, чтобы я настолько голову потеряла… А вот так – идти и убивать – я не могу. И ты не можешь, и не спорь – ты сейчас это как-то абстрактно понимаешь, а когда ты приставишь пистолет к голове женщины, которая сама жертва такого же преступления, которое она сейчас совершает над своим ребенком, когда вокруг будут кричать и плакать те же самые дети, которых ты пришел спасать, когда ты посмотришь в ее глаза, а особенно когда ты увидишь разлетевшиеся мозги из ее головы после твоего выстрела, когда ты увидишь глаза спасаемого тобой ребенка, который смотрит на все это…ты либо бросишь свой пистолетик и убежишь куда подальше, и потом двадцать лет будешь стыдиться на глаза людям показываться, либо ты должен будешь что-то такое с собой сделать, чтобы относиться ко всему этому спокойно, а когда ты это над собой уделаешь, то ты будешь уже не ты, ты будешь уже другой, и когда такие как ты, уже другие, закончат свою работу, им захочется еще, они найдут новых врагов, они начнут проливать новую кровь, потому что все, имеющее отношение к озаренным восприятиям, будет в них выжжено тем самым усилием, которое тебе потребуется приложить, чтобы равнодушно или довольно или даже с гордостью смотреть на разбиваемые головы. Ну ты что, Вайу, это же каждому ребенку известно… у нас… ну неужели у вас, там, мало пролито крови? Неужели трудно самому сделать вывод о том – к чему приводит все это? Можно ли уничтожать людей без ненависти? Без жестокости? А жестокость и ненависть – убивают, выжигают изнутри.
Тора сделала паузу, посмотрела на молчащего, сжимающего кулаки Вайу, и продолжила.
- Я, когда тренировалась в «дайвинге» - ну я имею в виду конкретных историков… ты понимаешь – о чем я?
Вайу кивнул.
- Я особенно внимательно исследовала девятнадцатый, двадцатый и двадцать первый века – читала документы, смотрела фильмы, погружалась в те времена несколько раз. Невероятно динамичное, насыщенное время – эпоха, когда взлетела и упала европейская цивилизация, когда тысячелетиями культивируемые ценности окончательно исчерпали себя, вошли в крайнее противоречие с дальнейшим продвижением человечества, и там как раз я натолкнулась на очень зримые, яркие примеры того, что жестокость приводит только к жестокости. Тебе эти примеры мало что скажут, поскольку ты вообще вырос в другом мире…, - тут Тора запнулась.
Впервые за все это время она с полной ясностью осознала ту необычную дистанцию, которая лежит между ней и ним – выросшими в разных мирах, имеющими разную историю, и кто знает – может быть даже разную анатомию и физиологию! И все же… все же эти различия, хоть и были непривычно грандиозными, не казались ей сейчас непреодолимым препятствием для понимания друг друга.
- Вот была такая нация - евреи. В середине двадцатого века построили они собственное государство – Израиль. В окружении враждебного им арабского мира. Ну, иллюзий никто не строил – всем было ясно, что на десятки лет вперед разного рода конфликтов будет огромное количество, пока, наконец, евреи и арабы не научатся жить по соседству мирно и даже сотрудничая – в конце концов война, это всегда и для всех разрушительное и кошмарное дело. Но шли десятилетия, конфликты не убавлялись, а скорее множились. Месть накладывалась на месть, провокация на провокацию, и кто виноват больше, а кто меньше – это вопрос, как обычно, крайне сложно решаемый. Но вот что интересно – в начале и середине двадцатого века – еще до построения ими своего государства и некоторое время после этого - евреев в Европе воспринимали в среднем как вполне адекватных людей – ну со своими особенностями, естественно – но как одну нацию среди других. А в конце двадцатого века… уже нет. В конце двадцатого века средний европеец сказал бы, что есть три нации, которых он считает опасными, агрессивными – это русские, израильтяне и некие обобщенные арабы. Как-то в одном из погружений я была в курортном городке Лабуанбаджо, остров Флорес, территория бывшей Индонезии – райское, тихое местечко, казалось бы далеко от войн, конфликтов – курорт – дельфины, сноркелинг, скуба-дайвинг, тихие прогулки по набережной, гигантские вараны и пугливые олени на островах Ринча и Комодо. И я увидела директора одной из фирм, обслуживающей туристов, который выразился в беседе с кем-то так: «русские и израильтяне – вполне нормальные люди, когда по одиночке или парами. Но если ко мне поступает запрос от группы русских или группы израильтян – я отказываю им под любым предлогом, я ни за что не приму их – и так же сделает любой другой владелец турфирмы в нашем городе. Когда они группой – они страшные, дикие, и с ними могут быть серьезнейшие проблемы». Вот так. Я заинтересовалась этим явлением и по КСС… это аббревиатура «канала симпатической связи»… ну это долго объяснять… ну в общем в таком погружении в прошлое я могу сканировать явления одного порядка, если захочу – механизма я в точности не знаю, но пользоваться им несложно… так вот переместилась я в Индийский Гоа, в тихий поселок Арамболь – тоже мир и благодать, пенсионеры гуляют по пляжу, парочки загорают и купаются, в барах люди вкушают шашлыки из курицы и рыбы, пьют соки… я даже не поняла – при чем тут этот спот.