Но стоявшая в дверях женщина нисколько не походила на беспомощную клушку, которую можно ощипать, зажарить, съесть и забыть. Делия Прайам принадлежала совсем к другому виду животного царства, гораздо выше рангом, и у любого встала бы комом в горле.
Она оказалась настолько моложе мысленного представления, что Эллери лишь значительно позже разгадал обыкновенный фокус, легкий магический трюк, который она исполняла столь же профессионально, как держала грудь. Со временем ему стало известно, что ей сорок четыре, но это фактически означало не больше — перед глазами вспыхнули цифры, — чем хронологический возраст Айеши. Чепуховая романтическая метафора не выходила из головы. Он даже возмутился бы, осознав, что в мечтах воображает себя героем своей юности Аланом Куотермейном,[8] которому выпала честь стать свидетелем бессмертного стриптиза Повелительницы за завесой живого огня. Чистейшее мальчишество. Эллери сам себе удивлялся. Однако вот она стоит, блещет; нужна только фантазия, в которой у него не было недостатка, чтоб добавить сбрасываемые покрывала.
Делия Прайам — дичь крупная, видно с первого взгляда. Дверной проем обрамлял женщину идеальных пропорций в темно-желтой крестьянской блузе, набивной юбке смелой расцветки. Густые черные волосы гладко зачесаны на одну сторону на полинезийский манер, в ушах простые широкие золотые колечки. Голова, плечи, грудь, бедра — не поймешь, что лучше. Не столько позирует, сколько создает особую атмосферу необычайной сдержанности, настороженности и тревоги.
Некрасивая по голливудским стандартам — глаза слишком светлые, слишком глубоко посаженные, брови слишком широкие, губы слишком полные, цвет лица слишком яркий, фигура слишком героическая. Но восхищает именно чрезмерность — тропическая, влажная, блистательная, спокойная, победительная. С первым взглядом на нее как будто входишь в джунгли. Она возбуждает, взывает к каждому чувству, в ней все открыто, прелестно, опасно. Хочется услышать голос — сонное рычание из чащи.
В голову пришла первая внятная мысль: «Роджер, старый петух, где ты ее нашел?» И вторая: «Как же ты ее удержал?» Только забрезжила третья — в глаза бросилась застывшая улыбка Лорел Хилл.
Эллери взял себя в руки. Для девушки случай явно знакомый.
— Видимо… Лорел… обо мне рассказывала: — Речь с перебивками всегда раздражала его. Впрочем, получается настоящий протяжный вой самки из дебрей.
— В ответ на вопросы мистера Квина, — теплым дружеским тоном подтвердила Лорел. — Вы, кажется, не удивились, видя меня здесь?
— Удивление осталось на улице рядом с твоей машиной. — Ленивый гортанный голос тоже теплый, дружелюбный. — Но ведь и ты мне не удивилась.
— Дорогая, вы никогда меня не удивляете.
Они улыбнулись друг другу.
Девушка вдруг отвернулась, полезла за очередной сигаретой.
— Не беспокойтесь, Эллери. Все мужчины в присутствии Делии забывают других женщин.
— Ох, моя милая, — снисходительно мурлыкнула она.
Лорел чиркнула спичкой.
— Проходите, миссис Прайам, садитесь.
— Если б я знала, что Лорел сюда направилась…
— Я пришла насчет собаки, Делия, — резко перебила та. — И записки. Вы следили за мной?
— Смешно даже слышать.
— Следили?
— Разумеется, нет, дорогая. Прочла о мистере Квине в газетах, решила прояснить кое-какие интересующие меня вопросы.
— Простите. Я ужасно взволнована.
— Я зайду в другой раз, мистер Квин.
— Ваш визит, миссис Прайам, связан со смертью отца мисс Хилл?
— Не знаю. Возможно.
— Тогда мисс Хилл не будет возражать, чтоб вы сели. Повторяю приглашение.
Она двигалась нарочито медлительно, словно сквозь что-то проталкивалась. Поднося стул цвета шартреза, Эллери скрытно за ней наблюдал. Усаживаясь, она оказалась так близко, что можно было, чуть шевельнув пальцем, дотронуться до обнаженной спины. Он с трудом удержался.
Она, кажется, не обращала на него вообще никакого внимания. Окинула взглядом с ног до головы, будто платье в витрине, и, видимо, не заинтересовалась. То есть как платьем.
— Не желаете ли чего-нибудь выпить, миссис Прайам?
— Делия не пьет, — предупредила Лорел тем же теплым дружелюбным тоном, выпуская из ноздрей ракетные струи.
— Спасибо, дорогая. Спиртное ударяет мне в голову, мистер Квин.
А ты стараешься свою голову не подвергать никаким ударам, думал Эллери, из чего явно следует, что единственный способ до тебя добраться — влить в ярко-красный ротик несколько рюмок сухого мартини… Он сам себе удивлялся. Замужняя женщина, настоящая леди, муж инвалид… Однако стоит посмотреть на колышущуюся походку…
— Лорел уже собралась уходить. Факты заинтересовали меня, но я приехал в Голливуд писать книгу…
Блузка на Делии зашуршала и стихла. Эллери шагнул к окну, заставив ее оглянуться.
— Впрочем, если желаете что-то добавить, миссис Прайам…
Возникло подозрение, что книга не скоро напишется.
Рассказ Делии Прайам усваивался с трудом. Эллери никак не мог сосредоточиться, путался в деталях. Изгибы блузы, обещания юбки, плотно облегающей фигуру ниже талии, крупные пухлые руки, уложенные стрелками компаса на колене… «Владычицы с гладкими мраморными руками…» Ренессанс Браунинга.[9] Она доставила бы радость умирающему епископу святого Пракседа.
— Мистер Квин?
— Вы имеете в виду, миссис Прайам, — виновато встрепенулся он, — тот день, когда Леандру Хиллу подбросили мертвого пса?
— В то самое утро мой муж получил… посылку. Не знаю, как иначе сказать.
Сигарета Лорел зависла в воздухе.
— Делия, вы мне не говорили, что Роджеру тоже что-то прислали!
— Он велел никому не рассказывать. Ты, дорогая, меня просто вынудила, подняв шум вокруг бедной собаки… сначала в полиции, теперь у мистера Квина.
— Значит, вы все-таки за мной следили.
— Зачем? — улыбнулась миссис Прайам. — Просто видела, как ты смотрела на снимок мистера Квина в газете.
— Вы неподражаемы.
— Спасибо, моя милая. — Сидит спокойно, как тигрица, таинственно улыбается. Эй, братец Квин!
— Гм… да… стало быть, мистер Прайам боится…
— С той минуты, как получил посылку. Не признается, но, когда мужчина все время бурчит, будто никто его не запугает, это как раз означает обратное. Расколотил какие-то личные вещи. Не похоже на Роджера. Обычно он колотит мои.
Замечательно. Какая жалость.
— Что было в посылке?
— Понятия не имею.
— Дохлая собака, — воскликнула Лорел. — Снова дохлая собака! — Она сама смахивала на собачонку, принюхивалась, задрав нос. На удивление стушевалась рядом с Делией Прайам, став бесполым ребенком.
— Разве что очень маленькая. Картонная коробка не больше квадратного фута.
— На ней что-нибудь было написано? — спросил Эллери.
— Нет. На бечевке, которой она была обвязана, висела адресная карточка с карандашной надписью: «Роджеру Прайаму». — Красотка замолчала. — Слышите, мистер Квин?
— Да, конечно, миссис Прайам. Какого цвета карандаш? — Какая, черт возьми, разница?
— По-моему, черного.
— Адрес?
— Ничего, кроме имени и фамилии.
— О содержимом, конечно, понятия не имеете.
— Нет. Только, что бы там ни было, Роджер был тяжело потрясен. Кто-то из слуг обнаружил у дверей коробку, передал Альфреду…
— Кто такой Альфред?
— Секретарь… Роджера.
— Может, лучше сказать, компаньон? — предложила Лорел, выпустив колечко дыма.
— Может быть, дорогая. Компаньон, нянька, слуга, секретарь… что угодно. Знаете, мистер Квин, мой муж — инвалид.
— Слышал от Лорел. Мастер на все руки? Я имею в виду Альфреда. Итак, универсальный Альфред принес мистеру Прайаму загадочную коробку. Дальше? — Почему девушка тайком посмеивается? Делия вроде бы не замечает.
— В тот момент мне довелось быть в комнате Роджера. Тогда мы, конечно, не знали… что и Леандру пришла посылка. Альфред отдал мужу коробку, тот приоткрыл с угла крышку, заглянул внутрь… сначала рассерженно, а потом озадаченно… снова закрыл и приказал мне выйти. Альфред вышел со мной, слышно было, как Роджер запер за нами дверь. Больше я… не видела ни коробки, ни содержимого. Муж не рассказывал, что там было, и что он с ней сделал. Вообще не хотел об этом говорить.
9
Браунинг Роберт (1812–1889) — английский поэт, автор любовной лирики, монологов-исповедей, насыщенных малоизвестными литературными и историческими деталями.