Он гордо вскинул голову и пошел к двери.
Катенька стояла, закрыв от стыда лицо руками.
Выйдя на улицу, он все еще дрожал от негодования, но и не знал причины этого негодования, ибо понимал, не мог же не понимать, что молодой человек, посетивший его сегодня в кабинете, конечно же, сумасшедший, а не черт, потому что чертей нет и быть не может, и все ж какая-то часть его сознания допускала, что, возможно, и в самом деле сегодня произошло невероятное событие, что сегодня его посетил житель ада… Души нет? Но и этого никто не знает. А если есть? Тогда душа пришельца, значит, уже живет в его, Сергея Григорьевиче, теле? И должна как-то себя проявлять? Но как она себя проявляет? Никак. Если не считать смятения и тоски, охватившей его сегодня…
Зачем он приплелся на это сборище? Все красуются друг перед другом, умничают, каждый хочет возвыситься над другим. Тьфу, идиот, и он тоже хорош: выступил со своим дурацким заявлением, сидел бы у Софьи Андреевны, смотрел бы в ее ласковые глаза…
Он покопался в кошельке, нашел двухкопеечную монету и вошел в будку телефона-автомата.
Сонечка долго не подходила к телефону, наконец он услышал ее голос и, оглянувшись, сказал шепотом, словно кто-то мог понять, куда он звонит и с кем говорит:
— Это я, Сонечка.
Она, наверно, уже спала и еще, наверно, не отошла ото сна, по, помедлив, ответила, как всегда, ласково:
— Вот хорошо, что ты позвонил.
— Я хотел услышать твой голос. Ты спала? Я тебя разбудил?
— Какое это имеет значение? Мне приятно, что ты вспомнил обо мне…
— Ну, спи, спи, Сонечка. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ласково ответила она.
Он повесил трубку, постоял в раздумье и снова позвонил.
— Это я, Сонечка.
— Да, дорогой.
— Я хотел спросить: как там чемодан?
— Чемодан? — она засмеялась. — Стоит. Пахнет кожей.
— Пахнет?
— Ну, немножко, почти совсем не пахнет…
— Это хорошо. Ты спи, Сонечка, спокойной ночи.
Он повесил трубку, увидел Катеньку, которая почти бежала к нему с испуганным лицом, и подумал, есть ли у Катеньки любовник, но, подумав, усмехнулся нелепости своего предположения: у такой деловой женщины не может быть любовника чином меньше, чем министр или заместитель министра. А где их взять, министров?
Подбежав, Катенька, задыхаясь, спросила:
— Что случилось, Сережа?
— А что случилось? — сказал он. — Разве что-нибудь случилось, Екатерина Николаевна?
— Как ты мог, как ты смел? — задыхаясь, сдерживая слезы, говорила Катенька. — Ты словно сбесился. Откуда у тебя такая злоба?
— Ага! — злорадно проговорил Сергей Григорьевич. — Правда глаза колет?
— Какая правда? Что ты мелешь? Ты заболел!
Сергей Григорьевич усмехнулся, сощурился, спросил, наклоняясь к самому ее лицу:
— Скажи, любезнейшая, у тебя есть любовник?
С секунду, оторопев, она смотрела ему в глаза, затем с облегчением вздохнула.
— Господи, Сережа, неужели ты меня приревновал? К кому? И все это из-за ревности? Но ведь глупо, Сережа, меня ревновать! Скажите, пожалуйста, какой Отелло!
Она потянулась губами, чтобы поцеловать его, ей льстило, что после стольких лет супружества ее муж все еще способен на такое проявление любви, как ревность. Сергей Григорьевич отстранился и обличающе сказал:
— Как же так, Катенька? Ты разве забыла, что когда-то гордо так восклицала: «Без любви нет поцелуя»? А меня ты давно не любишь. И никого не любишь — одни свои заседания и свои речи, в них у тебя смысл жизни. А ведь и в речах твоих пустое толчение слов, ни веры, ни правды, одни дежурные выражения…
— Ну, знаешь, — оскорбившись, вскричала Катенька. — Как ты смеешь?
— Не нравится, да? — Сергей Григорьевич засмеялся деланным смехом. — Между прочим, я сегодня купил чемодан.
— Что? — от неожиданности Катенька оторопела. — Какой чемодан?
— Черный. На колесиках. Он стоит и пахнет кожей.
Сказав так, Сергей Григорьевич удивился: почему он заговорил вдруг о чемодане? Но остановиться не мог и со злорадством продолжал:
— И подарил его Сонечке.
— Какой Сонечке? — испуганно спросила Катенька.
— Сонечка — человек, — торжественно провозгласил Сергей Григорьевич, — а ты ходячая газетная передовица. Твердишь последнее время «жить надо по-новому»… А как это «по-новому», ты знаешь?
— В тебя и в самом деле вселился дьявол, я верю, — сказав это, Екатерина Николаевна успокоилась: Сергей Григорьевич болен и потому не стоит на него сердиться. — Идем домой. Я ужасно хочу спать.