— Заколдованный это лес, тут течет живая и мертвая вода. Не верите? Честное слово.
Она побежала вперед и скоро остановилась у края глубокого оврага, заросшего кустами, внизу угадывался тихий ручеек. Скользя по мягкому мху, цепляясь за гибкие ветки, мы спустились вниз. Ручей, появившись из-под земли, тут же в десяти шагах уходил обратно под землю. Он был тих, беззвучен, прозрачен, на дне виднелись камни, но странно — вода, несмотря на свою ясность, не отражала нависшие над ней кусты. И дочь Аристарха Безденежных не отразилась, когда, повесив на сук авоську с буханкой хлеба, наклонилась, зачерпнула пригоршню и выпила. Я тоже нагнулся, не увидев своего отражения, зачерпнул воду и уже поднес ладони ко рту, как вдруг моя спутница испуганно вскрикнула:
— Погодите, не пейте!
Вздрогнув, я расплескал воду.
— Это мертвая вода! Что я наделала! Я забыла, я напутала, я же напилась мертвой воды. Это вода мертвая! — с лицом, преображенным страхом, твердила она.
Я засмеялся:
- Вы что? Верите в сказки?
— Ни во что я не верю, — сказала она резко. — Но эта вода мертвая.
— Пустяки,— отмахнулся я и снова захватил ладонями воду. Она была холодная, зимняя, густая и тяжелая, будто я держал в руках камень.
— Не надо, прошу вас,— умоляюще сказала дочь Аристарха Безденежных.
— Но я пить хочу!
- Не надо!
Я раздвинул пальцы, и вода не стекла, а упала тяжелыми каплями в ручей, не взбаламутив его поверхности.
— Сколько вам лет? — спросил я.— Вы, как дитя, еще верите в сказки?
— А вы не верите? Во что-то ведь надо верить? Вот я и верю в сказки. Кто может отличить сказку от несказки? Вы можете.— Она не спросила, а скорее констатировала, словно уличала меня в лукавстве.— Разве то, что вы откуда-то объявились к папиным похоронам, не сказка? Папа верил в сказки. И я верю. Папа знал, что вы придете. Перед смертью он мне сказал, что вы придете. Вот так, дорогой товарищ! А вода эта мертвая. Где живая — не знаю. Где-то далеко. Папа знал, я забыла. Я напилась мертвой воды, и мне будет плохо... Хотя куда уж хуже, чем сейчас: папа умер и я будто постарела на много лет...
С какой тоской и любовью она говорила об отце! Мне горько стало от мысли, что я никогда не услышу подобной ласки от своей дочери. Вспомнит ли она когда-нибудь обо мне с любовью после моей смерти, если сейчас, при жизни, нет у нее для меня ни одного нежного слова, только сухая вежливость. Она, видите ли, считает, что я, родной отец, испортил ей жизнь!
Мы вышли из леса и снова пошли по тропинке через теплое пшеничное поле, над которым высоко в небе звенел жаворонок.
— Откуда ваш отец мог знать, что я приеду? — спросил я.— Он был прорицатель?
Нахмурившись, она с упреком посмотрела на меня, отвергая всякую иронию или непочтительность к ее отцу.
— Нет,— сказала она сухо,— он не был прорицателем. Но он сказал, что придет человек издалека и похоронит его. Он всегда верил в какого-то человека издалека, который придет и все устроит как надо. Но никто не преходил. Он ждал, а никто не приходил. Вернее, многие приходили, он привечал их, но они оказывались другими, не теми, кого он ждал...
— А я — тот?
— Не знаю. Наверно. Ведь никто, кроме вас, не пришел издалека... Вы где живете в Москве? — спросила она.
— Возле метро «Проспект Мира».
— Да? — Она удивилась.— А я снимаю комнату на Колхозной площади, рядом. Я медсестрой работаю у Склифосовского.
— Вы медсестра? — Я почему-то удивился в свою очередь.
— А что? Непохоже? — Она усмехнулась.— Увы!
— А моя дочь врач,— сказал я.
Лучше бы я не вспоминал о своей прелестной Наталье. Наверно, самые неприятные, самые беспощадные, жестокосердные, злые ссоры бывают только между родными, самыми близкими людьми. Как же несправедливы наши дети к нам! И хотя понимаешь, знаешь, помнишь, что и ты не был внимателен, чуток к родителям, что и ты приносил им множество огорчений, все же от этой мысли твои боли и твои обиды не становятся легче... Я, видите ли, испортил ей жизнь, я, видите ли, только кажусь мягким, а на самом деле деспотичен, властолюбив, я и в школе подавляю всех — ученики будто зовут меня лысым тираном, а учителя просто боятся. Но это все неправда, все бред, злая обида на меня из-за того, что я не разрешил вольнолюбивой своей дочери сразу же после окончания школы выскочить замуж за некоего Лешку, безалаберного юнца, отправлявшегося служить в армию. А Лешка приглядел в армии другую девицу и женился. А Наталья тут же подцепила подающего большие надежды спортсмена, которого выгнала через год...
Мы расстались с дочерью Аристарха Безденежных на углу Инженерной.