Это был маленький закуток, крохотное помещение, где стояли кровать, стол у окна, стул. Два человека здесь размещались с трудом. Но на столе... на столе было буйство еды, от одного взгляда на которую рот мой наполнился голодной слюной: я с утра ничего не ел, 6егая с заседания на заседание — в роно, гороно, в комиссию по делам несовершеннолетних.
— Вот это да! — воскликнул я.— Взвод солдат можно накормить.
Бедная девочка, она разорилась! Было тесно от тарелок со свежими помидорами, огурцами, салатом, мясным холодцом. Ей явно польстило мое замешательство Перед этим столом, она засмеялась, сказала с угрозой:
- То ли еще будет!
Я снял шубу, Ирина унесла ее в коридор и вернулась уже в шерстяном сером платье, которое облегало ее фигуру, даже некое изящество появилось в этой казавшейся мне угловатой, резкой в движениях девушке.
— Ну что же вы! — воскликнула она.— Садитесь! Будем ужинать.
И когда я с трудом протиснулся между столом и окном и сел, сказала:
— Тесно. Тридцать рублей плачу за эту комнату. Много, Но зато одна, независима. Могла бы, конечно, разменять квартиру бывшего мужа, но это не по мне — споры, ссоры, суды... Пусть живет.
— Вы были замужем?
Она засмеялась:
— Почему вы удивились? Поженились, когда мне девятнадцать было, приехала в Москву в институт поступать. Всю жизнь изломала: и в институт не поступила и семья не получилась. Он ушел, сказал — я зануда.
Из коридора раздался все тот же старушечий голос:
— Ириша!
— Ау!
— У тебя гость?
— Ага! — Радостно сказала Ирина.
— У него пуговица на пальто висит, оторвется.
— Да ну? — удивилась Ирина.— Спасибо, пришью.
— Нитки есть?
— Не надо, баба Юля, все есть... У меня соседи — во! — Она показала мне большой палец.— Заботливые! Во все дырки влезают.— Ира прикрыла ладонью рот, прошептала: — Сейчас она смотрит в замочную скважину. Не бойтесь, посмотрит и уйдет. Невредная старуха, любопытная, повернитесь лицом к двери, пусть разглядит.
Но я не повернулся лицом к двери, а, наоборот, отвернулся, испытав не смущение, нет, а досаду на себя самого: зачем я здесь? Ирина перегнулась ко мне через стол, сказала, заглядывая в глаза:
— Не бойтесь! И не жалейте, что пришли. Все хорошо.
Она угадала мое состояние, она была проницательна, чувствуя малейшие колебания в моих настроениях, как погоду барометр. Оторвала клочок газеты и заткнула замочную скважину.
Я понимал, что этой невидимой старухи как будто и нет, что она не может мне сделать ничего — ни худого, ни хорошего, ибо не знает, кто я, откуда, и все же она какой-никакой, а свидетель тайного моего свидания с молодой женщиной, которой я гожусь в отцы... Нет, ничего я не боялся — чего мне бояться? — и все же старуха эта сковала мои мысли и движения. Я почти уверен: мои отношения с дочерью Аристарха Безденежных сложились бы иначе, если бы не эта старуха, подглядывающая в замочную скважину.
— Ах, господи, все это трын-трава, ерунда-ерундовина! — воскликнула Ирина.— Давайте есть.
— Давайте, — сказал я, придвигая тарелку и накладывая салат.
— А вот вина у меня нет,— сказала она.— Вы же знаете, папа не признавал вино, считал, что все людские беды от вина.
— Если бы только от вина...
— А от чего же?
— Вы тоже так считаете? спросил я.
— Нет, я так не считаю. Хотя папа был прав: вино поднимает в людях всю муть, душевную грязь, глушит совесть, порядочность.
Я усмехнулся.
— Разве нет? — спросила она.
— Совесть, порядочность — это весьма растяжимые понятия.
— Не надо,— резко сказала Ирина,— не говорите так даже в шутку. Вы не можете так думать.
Она смотрела на меня, напрягшись, застыв на мгновение, сощурившись, будто увидела что-то неожиданное, удивившее ее.
— Или думаете? — спросила испуганным шепотом.
Какая разница, как я думал, но одно я знал: жизнь — хорошая терка и неизбежно пообломает нравственный максимализм этой девочки. Однако она ждала от меня ответа, и я, засмеявшись, сказал:
— Боже меня упаси думать так. Сейчас я вообще ни о чем не думаю, у меня слюнки текут, я хочу есть...
Она кормила меня превосходной едой, словно бы демонстрировала не только свое хлебосольное гостеприимство, но и кулинарные способности. Она раскраснелась, бегая на кухню, принося оттуда новые и новые угощения, лицо ее было почти счастливым, и я не мог не удивиться перемене во всем ее облике, она была красивой... Если бы не.старуха у замочной скважины! Может быть, и даже наверно, старуха давным-давно спала в своей комнате, но я уже не мог ничего поделать с собой: она будто была здесь, рядом, между мной и дочерью Аристарха Безденежных...