- Пойдем, курносая, с нами! - весело сказал один из них.
- Своих дел по горло! - ответила буфетчица, отобрала сумочку у супруга, шутливо стукнула его по спине и потащила в другую сторону. Вслед им раздался озорной мужской гогот.
- На сто грамм сшибает, - сказал один из красноармейцев.
- С малосольным огурчиком, - уточнил кто-то.
В театр Сухов возвратился через служебный вход и сразу же направился в комнату, где полчаса назад оставил Кустовского. Там никого не было. Он прошел к зеркалу и устало опустился на стул. Отрешенным взглядом посмотрел на свое отражение. Плотно сжал бледные полоски губ. Подойдя к двери, повернул ключ и, достав из чемодана парик, стал старательно прилаживать его на голове. Затем приклеил усы.
Широко раскрытыми глазами Сухов всматривался в зеркало. Но видел не себя, а всполохи пламени, жадно пожирающего ярмарочные постройки. Огонь бушевал в его воображении с такой силой, что он даже невольно попятился. Мелкие бисеринки пота покрыли его лицо. Но он по-прежнему продолжал пристально всматриваться в зеркальную гладь, и вот уже на фоне огромного пожарища ему стали мерещиться несгораемые шкафы с раскрытыми тяжелыми дверцами, откуда обильным дождем сыплются золотые монеты и пачки денег...
Отперев дверь, он выбрался в коридор. Спектакль шел полным ходом. Мимо него пробежала группа танцовщиц, они только что покинули сцену и спешили добраться до гримерной, чтобы передохнуть. Сухов проводил их долгим взглядом.
А из-за кулис, возбужденно-испуганный, озираясь по сторонам, семенил к нему Кустовский.
- В чем дело?
- Евгений, ты? Нужно поговорить.
Они вернулись в комнату.
- Беда, Женя. Там, на сцене, милиционер. Он расколол Пашку-подлеца. Тот все ему рассказал, я сам слышал: и про поджог, и про подсвечники. Нужно что-то делать... Немедленно! Сию минуту! Наверное, во время спектакля они ничего не станут предпринимать. Боже, я, кажется, схожу с ума...
- Спокойно, - твердым голосом сказал гость. Он почувствовал на какое-то мгновение, как мелкая дрожь пробежала по всему телу. Что-то больно кольнуло в сердце. Но, собрав в кулак всю свою волю, он постарался успокоиться.
- Где они?
- За кулисами. А может, уже ушли. Теперь всем нам крышка.
- Пошли!
- Ну ты и горазд брехать, - говорил Ромашин Павлу, который держался за ручку лебедки.
На сцене в это время действие подходило к кульминационному моменту. Розыскник увлеченно следил за игрой артистов и, казалось, совершенно не слушал собеседника. В действительности же он лихорадочно обдумывал, как ему поступить. Если этот малый не врет, а было похоже, что так оно и есть, значит, налицо замышляемое крупное преступление, предотвратить которое нужно во что бы то ни стало, иначе... Но как это сделать? Как поймать зачинщика и всех, кого он сумел завербовать? "Спокойно, Ромашин, спокойно", - говорил розыскник сам себе, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения. Он поправил ремень, чуть коснувшись рукой кобуры с револьвером. Нужно срочно позвонить в комендатуру, предупредить Себекина, если тот уже вернулся со станции. Может, прекратить представление, разогнать публику? Но один он ничего не сделает. Да, положение... А может, зря он паникует? Может, в самом деле брехня все это? Нет как будто... Надо действовать...
Сильный удар под лопатку пронзительной болью сотряс все тело Ромашина. Он успел схватиться за стальной трос, с трудом удерживая равновесие. Рука тут же поползла к кобуре, но сил, чтобы вытащить оружие, не было...
- Помоги! - свистящим шепотом приказал Сухов Павлу, подхватывая враз обмякшее тело милиционера. Они оттащили его в сторону и кинули на груду пыльных матерчатых декораций, изображающих крону березы. Сухов носовым платком вытер окровавленный финский нож. Павел весь дрожал, потом вдруг стал громко икать.
- Ты что же, сволочь, того же хочешь? - спросил Евгений Николаевич, беря парня за грудь. - Шутить вздумал? Не позволю! Тащи вон ту тряпку, надо прикрыть этого...
Павел сгреб в охапку валявшийся у стены весь порванный, наполовину истлевший от времени задник с нарисованным на нем плесом, огромными кучевыми облаками и бакеном на переднем плане и торопливо стал укрывать им Ромашина.
- Шевелись проворней! - шипел на него Сухов, судорожно шаря по карманам в поисках спичек. Наконец нашел их. Пальцы не слушались - спички ломались одна за другой. Но вот маленький дрожащий огонек осветил лицо Сухова. Он не спеша поднес его к марлевой зеленой тряпке.
Спектакль продолжался, из оркестровой ямы неслась громкая маршевая музыка...
Гущин устало спрыгнул с коня и, перекинув уздечку через гриву, повел его к воде. Яркая лунная дорожка уходила к противоположному берегу Оки, смутно вырисовывающемуся где-то далеко-далеко. Звезды усеяли темное небо. По реке двигался караван барж. Их тянул расцвеченный огнями небольшой кряжистый паровик. Навстречу ему шел двухпалубный пассажирский пароход.
Не сняв сапоги, Гущин брел по песчаной отмели. Конь послушно следовал за ним. Почуяв воду, животное нагнулось и стало жадно пить. Человек положил ладонь на его крутой бок. Роняя большие капли, жеребец оторвался от воды, зашевелил ушами, прислушался. Приглушенно перекликались хрипловато-сиплыми гудками пароходы, громыхал по железному мосту товарняк. Где-то слышалась музыка. Но вот Гущин уловил тревожные звуки колокола. Он насторожился. Так и есть - пожар! Почти мгновенно вскочив в седло, он увидел на западе огромное зарево, оно отражалось в темной глади Оки, высвечивая ее быстрину...
Себекин уже собирался идти домой, как вдруг зазвонил телефон. По голосу он узнал Малышева. Из окна кабинета хорошо просматривалась площадь, где располагался театр. Из-под его крыши тянулись густые клубы дыма.
- Пожар! - послышалось в трубке. - Беда, Григорий Петрович. Срочно вызывайте пожарные части. Своими силами нам не справиться!
И полетели по булыжным мостовым десятки подвод с бочками для воды, ручными насосами, вытяжными лестницами. В них, плотно прижавшись друг к другу, сидели пожарные, тускло поблескивали в свете уличных фонарей надраенные каски. Но мост оказался уже разведен. Маленький буксирный катер, словно нарочно не торопясь, соединял понтоны. Люди с противоположного берега молча смотрели в сторону ярмарки, над постройками которой все ярче разливалось красное зарево...
- Где Ромашин, куда он подевался? - кричал Себекин дежурному, торопливо застегивая снятую было портупею с кобурой: оружие он обычно перед уходом домой запирал в своем сейфе.
- Отправился, товарищ начальник, по просьбе товарища Гряднова в расположение театра, - доложил тот.
- Ну, я ему задам! Он у меня дождется! - сквозь зубы проговорил Себекин. - Что с городом? Вызвал пожарных?
- Так точно! Только по случаю развода моста они временно задерживаются. Зато из Канавина и Сормова уже должны быть на месте.
- Всех наших срочно посылайте к театру. Я тоже бегу туда. Как с оцеплением?
- Все в порядке. Райком партии выделил тридцать рабочих и двадцать милиционеров.
- Позвони в приемный покой. Пусть высылают все кареты "скорой помощи".
- Я уже справлялся. На ходу у них всего две кареты. Больше нет.
- Пусть ищут, берут где угодно! Этого мало!
Виталий и Гряднов на телеге подъехали к краю моста и замерли, глядя на пламя.
- Вот она, наша неразворотливость, - бросил пожилой пожарный, снимая каску. - Горит, вовсю горит, а мы ничего сделать не можем. Давно говорено - нужен на этом месте большой настоящий мост. Эх!.. Да поворачивайтесь вы проворней, - закричал он двум матросам, держащим наготове причальные тросы.
- Успеешь, - мрачно ответил один из них и прыгнул на мост. Привычным движением он закрепил подтянутый понтон, сбрасывая на стыки большие железные щиты. - Гони теперича. Если не поздно.
Подвода, где сидели Виталий и московский розыскник, вырвалась вперед.
Публика в панике разбегалась. Огонь не пробился в зрительный зал первым заскочив на сцену, начальник пожарной команды Егор Егорович сразу же опустил железный занавес, сделанный как раз на случай пожара. Но едкий дым уже обволакивал зрителей, поваливших к дверям.