Пыдрус не дал ему возможности ответить.
— Все причитают: школа не делает того, школа не делает этого, — продолжал он. — Кто должен работать с молодежью? Теперь такая мода: кто считает себя хотя бы в какой-то степени филологом или литератором, тот старается попасть в институт, а по меньшей мере в издательство или в какую-нибудь редакцию. Для художника должность учителя рисования оскорбительна. Счастье еще, что руководители хоров не стремятся стать людьми свободных профессий и не лезут в профессиональные ансамбли. Математики думают только о кибернетике. В свое время никто не считал зазорной должность школьного учителя. А теперь хотят только обобщать, только давать директивы!
Хельви Каартна весело засмеялась.
— Сохраняйте спокойствие! Оскар атакует не вас, а меня. Мы спорили перед вашим приходом.
— Благодарю, — попытался ответить шуткой и майор Роогас. — А я уже чувствовал себя разгромленным.
Пыдрус успокоился.
После недолгого молчания Роогас произнес:
— Я принес вам печальное известие. Умер Виктор Хаавик.
Хельви Каартна содрогнулась.
— Как?!
— Он же вчера вечером звонил из Раквере!
Это сказал Пыдрус.
— Автомобильная катастрофа, — пояснил Роогас. — Лапетеуса в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Он-то и налетел на машину Хаавика.
Хельви словно застыла. Она вопросительно смотрела своими большими серо-голубыми глазами на майора Роогаса.
Роогас рассказал о столкновении. Избежал неприятных подробностей, не сказал и о том, что врачи почти не дают надежды на выздоровление Лапетеуса.
— После моего ухода он остался дома, — подумал вслух Пыдрус. — И не выглядел очень уж пьяным. Я ушел около двух часов ночи.
— Авария произошла чуть-чуть после четырех.
— Вся эта история выглядит совершенно невероятно, — заключил Оскар Пыдрус.
Хельви молчала.
— Он восемь лет водил машину, — заметил Роогас. — Сперва они купили «Победу», потом приобрели «Волгу». До сих пор у него даже талон не меняли.
— Когда вы ушли, мы обсуждали разные вещи, — вставил Пыдрус. — Говорили о времени и о поведении людей. Мне показалось, что он подозревает, будто прежние товарищи держатся от него в стороне. Он так и выпалил: мол, старые дружки обвиняют его. Я еще успокаивал его, хотя и не совсем понял, что он хотел сказать.
Некоторое время они сидели молча.
Потом Хельви сказала:
— Андрес очень любит свою жену. Наверно, ему сейчас ужасно тяжело.
Роогас опять отметил, что никто не говорит о Хаавике. И он сам тоже.
— Лапетеус знает, с кем он столкнулся? — спросил Пыдрус.
— Вероятно, нет. Ему скажут это не раньше, чем разрешат врачи. Иначе это может стать роковым. Сам он не мог узнать людей, сидевших в «Москвиче». Все произошло в одно мгновение. Свет ослепил. Лапетеус сразу же потерял сознание.
Роогас заметил, что Пыдрус следит за Хельви.
Они сидели в маленькой комнате. Все стены были заставлены книжными полками. И та, у которой находился диван. Перед окном стоял маленький письменный стол, заваленный бумагами, раскрытыми журналами и книгами. И на низком столике перед диваном рядом с тетрадями лежали книги, листки с машинописным текстом, чистая бумага.
Хельви поднялась.
— Я вскипячу кофе.
Роогас подумал, что она здесь свой человек. Теперь он больше не удивлялся, что Хельви вчера поручила Пыдрусу извиниться за нее.
Пыдрус убрал все с диванного столика, накрыл его скатертью и поставил чашки. Роогас вспомнал, что когда-то он так накрывал стол для Хельви. Она тогда неожиданно пришла к нему, и он до сих пор. благодарен ей за это посещение.
Появилась Хельви с кофе. Глаза у нее покраснели.
Мужчины вспомнили свою демобилизацию и то, как они тащились в Таллин на скамейках дремавшего на каждой станции поезда. Хельви сразу же поняла, о чем говорили. Ведь и она была тогда среди них.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В купе они сидели вшестером. Высокий и широкоплечий капитан Андрес Лапетеус, бывший командир пятой роты. Вчерашний батальонный адъютант, вечно хлопочущий, непоседливый Виктор Хаавик, на плечах которого поблескивали новенькие лейтенантские погоны. Очаровательная, с большими серо-голубыми глазами медсестра санбата Хельви Каартна. Коренастый Оскар Пыдрус, бывший заместитель командира батальона по политчасти, солдаты привычно называли его комиссаром. Офицер штаба дивизии майор Лаури Роогас, продолжавший службу в Советской Армии. Шестым был незнакомый им артиллерист, старший лейтенант, находившийся в купе уже раньше их, — вероятно, он сел в Тапа — и не принимавший участия в беседе. Он явно не знал эстонского языка.
Андрес Лапетеус, прислонившись широким, угловатым плечом к стенке купе, искоса поглядывал на Хельви Каартна и уже в который раз думал, что больше он не должен откладывать разговора, который внесет во все полную ясность. Потом у него промелькнула мысль, что поезд скоро прибудет в Кехра. Он был оживлен, мысли разбегались.
— Капитан, — обратился к нему лейтенант Хаавик. Он хотел что-то спросить, но Лапетеус прервал его:
— Брось, Виктор. Попробуй без званий. Не забывай, что мы уже демобилизованы. Де-мо-би-ли-зо-ва-ны, — повторил он по слогам. — Гражданские. Постарайся привыкнуть.
— Так скоро не привыкнешь, — заметил майор Пыдрус. Скрестив руки на груди, он смотрел то на одного, го на другого. — Я ожидал как манны небесной дня, когда смогу повесить мундир на вешалку, а теперь, когда этот день наступил, вдруг как-то растерялся.
Лейтенант Хаавик засмеялся громко и весело. Он выглядел совсем молодым, удлиненное, загорелое лицо дышало здоровьем и энергией.
Когда он смеялся, открывались его здоровые широкие белые зубы.
— Для меня ты останешься капитаном. И теперь, когда ты больше не капитан, ты не можешь запретить мне называть тебя капитаном.
Посмеялись.
Хельви Каартна хотела сказать, что Лапетеус останется капитаном и для нее, но удержалась. Потому что и Андрес сдерживался.
— А для меня этот час, который уже наступил для вас, означал бы целую катастрофу, — произнес майор Роогас. — Что я стал бы делать? Я не учился ничему другому, кроме военного дела, и, если говорить честно, это мое призвание.
Хельви Каартна покачала головой:
— Я вам не верю. Война не может быть чьим-либо призванием. И вашим — меньше всего.
— Не огорчайте меня. После средней школы я поступил на курсы аспирантов[2], оттуда в военную школу, из нее — на войну. Между учебой год служил в пулеметной роте и второй — командиром взвода в военной школе. Армия была моим домом, школой и местом работы. Война действительно не является моим призванием. Это я почувствовал уже под Великими Луками. Мне стало ясно, что война это нечто иное, чем маршировка, разборка и сборка вслепую пулемета и тщательно разрисованная условными знаками и черточками схема наступления на тактических учениях. Точнее говоря, моим призванием является содействие военному обучению.
Слова майора Роогаса относительно содействия военному обучению рассмешили всех. Они вообще часто хохотали и тогда, когда к этому не было причин. Самым серьезным оставался майор Роогас, для которого сегодняшняя поездка была обычной служебной поездкой в Таллин. Остальные, только что демобилизованные, уезжали из части.
Андрес Лапетеус бросил взгляд в окно и отметил:
— Кехра.
— Капитан, — снова начал Хаавик.
И снова Лапетеус прервал его:
— Перестань, Виктор.
Пыдрус опять сказал:
— Так скоро не привыкнуть.
Хельви Каартна смотрела на Андреса и думала, что привыкнуть действительно трудно. Она искала, но не могла уловить его взгляд.
— Капитан, ты уже знаешь, куда тебя направят на работу?
На этот раз Хаавик выпалил всю фразу одним духом, так что Лапетеус не успел ему помешать.
Хельви и Пыдрус захохотали. Усмехнулся и Лапетеус.