Улица, если не брать во внимание нескольких купающихся в пыли кур, была пустынна, и никто не увидел, какой казус приключился с Приволовым. Казначей быстро поднялся на ноги, наспех отряхнулся и, проклиная российские дороги, перешел на другую сторону улицы.
Без дальнейших происшествий он миновал Пехотнокапитанскую, за ней еще несколько улиц. Он быстро пересекал заросшие высокой травой пустыри, не задумываясь сворачивал в какие-то проулки и в конце концов забрел в такие трущобы, о существовании которых даже не подозревал. Все здесь было крайне необычно: дома не походили на дома, люди, которые иногда попадались Приволову навстречу, не походили на людей, даже бродячие собаки с мутными глазами отличались от тех бродячих собак, которых ему приходилось видеть раньше.
Было ли так на самом деле, или собственное воображение, подстегиваемое страхом, сыграло с Приволовым злую шутку, неизвестно. Известно лишь то, что он заплутал, и на какое-то время им овладело отчаяние. Однако оно было недолгим. Как всякий русский человек, попавший в затруднительное положение, Приволов, зайдя в укромное, еще более темное, чем сама улица, местечко, сотворил молитву Николаю-чудотворцу. И что же? Еще немного поплутав, казначей наугад свернул в небольшую сырую улочку, которая и вывела его за город.
Он прошел, может быть, с полверсты или чуть поболее, свернул на узенькую тропинку и спустя четверть часа быстрой ходьбы оказался на краю заброшенного глиняного карьера.
Котлован карьера был почти доверху заполнен водой. Если в него бросить ложку, ее никто и никогда не найдет…
Казначей сунул руку в карман… но свертка с ложкой там не оказалось.
Он принялся лихорадочно себя ощупывать. Так делает каждый человек, обнаруживший потерю. Затем, хоть в этом не было никакой необходимости, вывернул наизнанку все карманы. Тщетно: ложка исчезла!
В первое мгновение Приволов хотел бежать назад в надежде отыскать потерю, сделал несколько шагов, но вдруг остановился и громко рассмеялся… «Зачем, – думал казначей, – зачем искать?» Он хотел тихо избавиться от этой ложки, и он избавился! Это произошло, ложки больше нет! Теперь даже мысленно не будет возвращаться к тому месту, где ее оставил, потому что не знает, где это… Всё!
Казначей почувствовал облегчение, которое давно его не посещало, приятную слабость в теле. Захотелось прямо здесь, возле карьера, посидеть на травке или даже полежать, широко раскинув руки, глядя в пугающую синеву весеннего неба. Но это желание было скоротечным. Его ждали дела.
Остаток дня прошел превосходно. Явившись на службу, Приволов работал не останавливаясь. Душа приятно рвалась на части. Он улыбался. Даже что-то издали похожее на румянец проклюнулось на его впалых желтых щеках. Сослуживцы тихо шептались в углах, звучал один вопрос: «Что случилось с городским казначеем?» – и тысячи ответов: «Может быть, случилось это, а может быть, то», – и вдруг тихий голос откуда-то из-за шкафа: «Казначей влюбился!»
Вот что значит освободиться от бремени, ты сразу начинаешь быть похожим на влюбленного.
В эту ночь казначей, для которого бессонница была, увы, делом привычным, сразу же уснул и крепко спал без сновидений до семи часов утра. Затем он проснулся и, стоя в одном исподнем, немного пофиглярничал перед большим умывальным зеркалом. Это была утренняя гимнастика. Казначей никогда раньше ее не делал, но в это замечательное утро поклялся себе твердым словом делать гимнастику всегда. Потом после умывания съел полный завтрак, чем удивил кухарку, и в высшей степени превосходном настроении отправился на службу.
Ровно в двенадцать часов пополудни в дверь приволовского кабинета, расположенного во втором этаже городской управы, постучали, и стук этот странным образом совпал с боем курантов на Сиротской башне Татаярского кремля.
– Войдите! – сказал казначей, не поднимая головы. Он писал. Однако дверь не открылась, вместо этого постучали еще раз.
– Войдите! – откладывая ручку, крикнул Приволов. Дверь не открылась и на этот раз.
Казначей, решив, что это какой-нибудь робкий посетитель, которых приходит множество, пошел открывать сам. За дверью никого не оказалось. Приволов вышел в коридор, посмотрел в один конец, затем в другой – пусто! Хотел было зайти обратно, но что-то попало под ноги. Присмотрелся, и точно обухом по голове: на полу коридора, пыльный и грязный, однако хорошо узнаваемый, лежал сверток. В одном месте он прорвался, и из него точно жало выглядывал кончик ложки, той самой…