Если не ошибаюсь, оно принадлежало крошечной мансардной студии, которая располагалась рядом и на том же «этаже», что и моя чердачная каморка, - сейчас в нее явно кто-то вошел, так как через стену до меня донеслись голоса, мужской и женский...
Но как мог старьевщик услышать их снизу?.. Нет, это невозможно - он просто заметил парочку в окне...
Со стороны двери до меня донесся робкий, едва слышный шорох: это, конечно, Розина - стоит в темноте лестничной площадки и, изнемогая от вожделения, ждет, что я все же передумаю и позову ее к себе.
А на пол-этажа ниже замер, примостившись на ступеньках, изъеденный оспой подросток Лойза и, затаив дыхание, прислушивается, не открою ли я дверь, и меня буквально обжигает дыхание его ненависти, настоянной на самой болезненной и злокачественной ревности.
Ближе он не подходит - боится быть замеченным Розиной. Понимает, что зависит от нее, как голодный волк от жестокого дрессировщика, но с каким наслаждением он, позабыв обо всем на свете, дал бы волю своей ярости!..
Сев за рабочий стол, я разложил перед собой инструменты - штихели и гратуары... Однако все валилось из рук, работа не спорилась, ибо реставрация тончайшей японской гравировки требует абсолютного спокойствия, а у меня его не было.
Царящая в доме сумрачная, удушливая атмосфера обволакивает меня, лишая покоя, и вот уже образы недавнего прошлого всплывают предо мной, навеянные угрюмой аурой...
Близнецы Лойза и Яромир едва ли на год старше Розииы.
Покойного их отца-просвирника я помнил смутно, после смерти родителя за ними присматривала какая-то старуха - какая точно, мне, наверное, узнать не суждено: очень уж их много в пашем доме, в укромных закоулках которого они, словно кроты в норах, ведут свое незримое, потаенное существование.
Собственно, вся ее забота сводилась к крыше над головой, которую прижимистая карга предоставляла близнецам - разумеется, не даром, а в обмен на то, что сиротам удавалось добыть воровством или попрошайничеством.
Кормила ли она их? Не думаю, слишком поздно возвращалась старуха домой. Ходили слухи, будто на пропитание она зарабатывала тем, что обмывала покойников.
Лойзу, Яромира и Розину я помнил еще детьми, когда они втроем беззаботно играли во дворе.
Однако все это в далеком прошлом.
Теперь днями напролет Лойза преследует рыжую еврейку и если вдруг теряет ее из виду и подолгу не может найти, то, прокравшись к моим дверям, поджидает с искаженным от ненависти лицом, почему-то полагая, что она непременно должна объявиться у меня.
Часто, сидя за работой, я вижу его каким-то внутренним взором, затаившегося в темном извилистом коридорчике, вижу, как его голова на тощей изможденной шее настороженно вытягивается вперед, стараясь не упустить ни малейшего шороха...
Иногда тишину нарушает дикий тоскливый вой.
Это глухонемой Яромир, все больное существо которого переполняет не оставляющая его ни на миг в покое безумная страсть к Розине, рыщет по дому, словно хищный зверь, и в полубессознательном состоянии от ревности и гнева исторгает из себя такой душераздирающий рев, что кровь стынет в жилах.
Ему постоянно мерещится, как его брат и Розина, спрятавшись в одном из тысяч грязных закоулков, предаются любви, и ослепленный яростью калека мечется по дому, пытаясь найти блудливую парочку, ибо мысль о том, что сейчас с его рыжей
пассией может случиться то, о чем он даже помыслить не смеет, приводит его в бешенство.
Именно эти невыносимые страдания Яромира и являлись, как мне кажется, той главной побудительной причиной, заставлявшей Розину вновь и вновь уединяться с его братом.
Если же ей это надоедало и наслаждение от мук глухонемого притуплялось, то Лойза неустанно выдумывал новые дьявольские пытки, чтобы вновь распалить жестокую сладострастность Розины.
В таких случаях они позволяли калеке застать их на месте преступления и в притворном ужасе бросались от бесноватого наутек, коварно заманивая его в какой-нибудь темный переход, в котором загодя раскладывали ржавые обручи от бочек - стоило на них наступить, и они взмывали вверх, больно раня неловкого прохожего, - или же повернутые остро заточенными зубьями вверх грабли, и несчастный раз за разом попадал в эти садистские ловушки - падал и, истошно вопя и обливаясь кровью, катался по полу.
Время от времени Розину, пресыщенную этими немудреными жестокостями, посещало желание чего-то особенного, и тогда она давала волю своему извращенному воображению, изобретая нечто поистине инфернальное.
И сразу, как по мановению волшебной палочки, менялось ее отношение к Яромиру - казалось, она вдруг обнаруживала в нем что-то привлекательное.