И, хотя в фильме «Лермонтов» показывается враждебность к поэту шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа и самого царя (а ведь именно Николай, когда узнал о смерти Лермонтова, сказал в сердцах: «Собаке – собачья смерть!»), все же акцент делается именно на злокозненном Нессельроде. Происходит сцена поистине фантастическая: жена канцлера Мария Дмитриевна заискивает перед опальным поэтом, но тот говорит с ней запальчиво, резко, с нескрываемым презрением. Далее канцлер Нессельроде произносит сакраментальную фразу: «Если не можешь купить, убей!». Не вполне, правда, понятно, какую выгоду искал в поручике Лермонтове действительный тайный советник 1-го класса, почему он его так страшился и придавал такое огромное значение его поэзии. Но у зрителей сомнений на сей счет возникнуть не должно: Лермонтов будто бы задался целью докопаться до того, «как корысть по Руси растекалась, корень зла открыть». Нессельроде корили за политическую близорукость, безынициативность (отсюда его ироническое прозвание Кисельвроде), крайнюю реакционность, но только не за мздоимство. А по логике сценариста он из корыстолюбцев главный! Не потому ли, что еврей? (Точнее было бы сказать «полу-еврей», но, как заметил персонаж фильма Н. Михалкова «12», «евреев наполовину не бывает»).
Канцлер Карл Васильевич Нессельроде
И сразу все становится на свои места: еврей Нессельроде через своих тайных агентов-евреев настропалил еврея же Мартынова на убийство русского гения, и, главное, Лермонтов все это прекрасно понимает и на протяжении всего фильма бросает своим супостатам – «врагам России» из еврейского рода колкие язвительные филиппики. Подобное поведение Лермонтова должно базироваться на каких-либо фактах или по крайней мере основываться на реальной нерасположенности поэта к иудейскому племени. Однако в действительности ничего похожего не было.
С ранней юности Михаил Лермонтов проявлял к судьбам еврейского народа живой и неподдельный интерес. Несомненное влияние оказало на него так называемое Велижское дело по облыжному обвинению евреев в ритуальном убийстве, воспринятое им с горечью и болью. Причем, сведения о сем деле он получал из первых рук – от адмирала Н.С. Мордвинова, с которым бабушка Лермонтова была в ближайшем свойстве (ее брат, обер-прокурор сената А.А. Столыпин, был женат на дочери адмирала) и которого сам маленький Мишель звал «дедушкой Мордвиновым». Именно Мордвинов представил в 1827 г. записку Николаю I, в коей настаивал на полной невиновности евреев и стремился ввести этот тенденциозный процесс в рамки законности. Лишь когда в 1834 г. дело поступило в Государственный совет (а Мордвинов был председателем одного из его департаментов), ему удалось доказать, что «евреи пали жертвою заговора, жертвою омраченных предубеждением и ожесточенных фанатизмом следователей». В результате Государственный совет вынес приговор: «евреев-подсудимых от суда и следствия освободить». Как отмечал литературовед Л.П. Гроссман, Велижское дело выглядело в глазах юного поэта не просто уголовным преступлением: он впервые столкнулся здесь с обвинением целого народа в изуверстве и бесчеловечности. В нем пробудилось чувство высшей справедливости и протест, и это одушевляет его первую трагедию «Испанцы» (1830).
Вот что говорит об участи евреев один из персонажей трагедии, Ноэми:
«Гонимый всеми, всеми презираем,
Наш род скитается по свету: родина,
Спокойствие, жилище наше – все не наше».
В центре трагедии – судьба Фернандо. Несчастный найденыш, он болезненно ощущает свое одиночество:
«…совсем, совсем забытый сирота!..
В великом Божьем мире ни одной
Ты не найдешь души себе родной!..
Питался я не материнской грудью
И не спал на ее коленях…».
Однако когда герой находит семью, его положение становится еще более мучительным: ведь родители у Фернандо – евреи. И важно то, что Лермонтов проявляет здесь симпатию к еврейскому народу, изображая его морально чистым и душевно возвышенным, несмотря на жестокие унижения, которыми он подвергался. Об этом говорит знаменательный диалог: