«Испанец: (сухо) Жидовка умереть одна не может?
Пускай она издохнет!.. И Фернандо,
Как говорят, был сын жида.
Сара: Он сын
По крайней мере человека – ты же камень!».
Развязка трагедии связана с темой человеческого бесправия: осуждением Фернандо на казнь и обрушившимися на его отца несчастьями. Пафос передан во вставленной в пьесу «еврейской мелодии»:
«Плачь, Израиль! о плачь! – твой Солим опустел!..
Начуже в раздолье печально житье;
Но сыны твои взяты не в пышный предел:
В пустынях рассеяно племя твое».
Главный общественный вывод «Испанцев» – христиане не имеют ни малейшего права ненавидеть и презирать евреев, и пропасть, созданная между людьми различием веры, есть не более чем предрассудок. К несчастью, он – неотъемлемая часть человеческой природы, злой и уклонившейся от велений Божества. Показательно, что по трагедии Лермонтова «Испанцы» режиссером Московского еврейского театра С. Михоэлсом был поставлен спектакль, декорации к которому сделал Р. Фальк.
Несомненное влияние оказал на Лермонтова великий Рембрандт, запечатлевший на своих полотнах еврейские темы и образы, близкие к творческим вкусам и художественным исканиям юного поэта. Отмечая схожесть творческого почерка двух мастеров, Л.П. Гроссман вопрошал: «Родственность ли гениев сказалась в этом обращении юного поэта к "рембрандтовскому" художественному иудаизму? Откуда это проникновение в еврейскую психологию, неуловимый еврейский привкус? Откуда это чутье у него самой сущности иудаизма, его мироощущения и откуда это понимание основного духа Библии?».
Очевидно и то, что гуманное отношение к евреям, которому поэт был верен всю жизнь, и внушила ему Библия, и среди наиболее ярких его стихотворений «Плач, плач, Израиля народ!» (1830) и «Ветка Палестины» (1837). А среди его черновых заметок ранней поры есть и такая: «Демон». Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии). Еврейка. Отец слепой. Он в первый раз видит ее спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела – как прежде. Еврей возвращается на родину. Ее могила остается на чужбине».
Исследователи отмечают, непосредственное воздействие на юдофильскую позицию Лермонтова драмы Г.Э. Лессинга «Натан Мудрый» (1779). Можно указать на еще один источник: в 1830 г. друг и однокашник поэта по Московскому университету Н.Е. Шеншин перевел отрывок из книги графа Л.-Ф. Сегюра «Histoire de Juifs», который завершался словами: «Народ, рассеянный со времен Адриана по лицу земли, с твердостью сохранял свое имя, свои обычаи, обряды, законы; и даже в странах, где живет угнетенный, еще не потерял надежды чудесного избавления». Несомненно, Лермонтов был знаком с этим переводом.
А какой мощной художественной силой исполнены «еврейские мелодии» поэта, навеянные произведениями Дж. Байрона, – «Я видал иногда, как ночная звезда…» (1830) и «Душа моя мрачна…» (1836)! Между прочим, Лермонтов, с его обостренным интересом к творцу «Корсара» и «Чайльд Гарольда» (по одной из версий, поэты находились даже в дальнем родстве), не мог не знать, что Байрон в своей знаменитой речи в палате лордов 1812 г. выступил ревностным защитником еврейства. И в своем творчестве он неизменно подчеркивал стойкость иудеев в их тяжких несчастиях. Как и у «гонимого миром странника» Байрона, у Лермонтова с его «русскою душою» сквозь поэтическую защиту древнего, обреченного на скитание народа звучат сострадание и тревога за его современную участь.
Сказанному нисколько не противоречат зарисовки евреев в других произведениях поэта. Оставив в стороне ветреную красавицу полу-еврейку Тирзу в поэме «Сашка», поданную довольно бледно, нельзя не упомянуть о светском заимодавце Шприхе из драмы Лермонтова «Маскарад» (1834-1835). Он аттестуется здесь в выражениях весьма нелицеприятных. Но, безусловно, прав историк В. Водовозов, отметивший, что «эта характеристика вложена в уста совершенно отрицательного героя Каразина, и, конечно, она совершенно не характеризует отношения Лермонтова к евреям».
Кстати, об отрицательных персонажах. В «Герое нашего времени» Грушницкий (а его прототипом был, как известно, Николай Мартынов) обращается к Печорину с такими словами: «Скажи-ка, хорошо на мне сидит мундир?.. Ох, проклятый жид!.. как под мышками режет!». Все это должно укрепить нас во мнении, что Мартынов с евреями и рядом не стоял, Лермонтов же до конца своей краткой жизни оставался верен тем взглядам на иудеев, которые высказал в своих «Испанцах».