— Ты будешь первой, кому я позвоню. Обещаю. Только ради Бога, прекрати рыдать. Не выношу женских слёз!
Маша шмыгнула носом и впервые улыбнулась, Северинцев вернул ей улыбку и стремительно пошёл по переходу в сторону лифтов.
— Ох, Витя, видел бы ты эту мать, — сокрушённо покачал головой Лисовицкий протягивая руку за очередным зажимом. Нара вложила ему в ладонь инструмент. — Гарпии… или как такие тётки называются? Мегеры, Фурии, Эриннии…
Северинцев шагнул в операционную, вслушиваясь в разговор.
— Суки они называются, — проворчал Логинов. — Безграмотные.
— И не говори, Витёк, — вставил Северинцев, впервые соглашаясь с анестезиологом.
— Всё готово, Александр Николаевич, — Сашенька заботливо поправила ему оптику и Северинцев подошел к столу.
— Блин, Лис, не знаю, на что ты рассчитываешь, — сказал он, разглядывая что-то внутри разведенных расширителем краев раны. — Мой метод экономит восемь минут двадцать секунд.
— При пережатии аорты это чертова уйма времени, — возразил Лисовицкий.
— Вот скажи мне, что я тебе плохого сделал? Ну почему ты мне вечно всякую дрянь подсовываешь, а?
— Хватит выделываться, Север. Ты же бог аневризм!
— Ну да. Как веретеновидная аневризма там, куда не долезешь, так сразу Север. А как что попроще, в нисходящей части аорты… так сам справлюсь.
— Согласен. Можешь потом попинать меня за это.
— Обязательно!
— Какая прелесть, — кудахтал над аппаратом перфузиолог. — Север, я твой должник по гроб жизни! И как ты только умудрился Грабишевского на селл-сейвер раскрутить?
— Это да, — вставил Лисовицкий, — если бы не он, Еву ожидала бы операция с кровезаменителями и возможный анафилактический шок.
— Вот и учитесь, пока я жив. Артурчик, конечно, та ещё сволочь, но дочку любит. — буркнул Северинцев. — Тош, не зажимай тут, давай кисетный шовчик.
— А теперь все заткнулись, — непререкаемым голосом сказал Северинцев. — Вить, ты готов?
— О да…
— Тогда поехали.
В операционной стало тихо.
…Операция шла четвёртый час и уже подходила к завершению. Всё было нормально, Северинцев по — прежнему оставался спокойным и собранным, молча колдуя над детским сердечком. Лишь однажды, вкладывая ему в руку заряженный нитью иглодержатель, Нара почувствовала, как она дрогнула…
… - Нагреваем… Стоп! Крупноволновая фибрилляция!
— Давление падает! — заволновался Логинов, — частота сердечных сокращений тридцать… двадцать восемь… двадцать два… — Женя, твою мать!
— Пускаю вазопрессоры… Увеличиваю…
— Падает, бл…, снова падает!
В тишине тревожно попискивали мониторы.
— Пульса нет, — сообщил анестезиолог, выглянув из-за экрана. Его лицо было серым. — Тонов нет.
— Дефибриллятор! — резко приказал Северинцев. — Десять джоулей. Быстрее!
Подкатили тележку.
— Многовато будет, — попытался возразить Антон. — Она весит тридцать…
— Десять джоулей! — рявкнул тот.
Заряжающийся дефибриллятор издал воющий звук.
— Все назад… Руки убрать! Разряд!
Тело под простынями судорожно дернулось.
Нару затрясло: она увидела, как Северинцев на мгновение приложил маленькие электроды к открытому трепещущему сердцу.
Все вновь сомкнулись над столом.
— Полный п…..ц, бл…!
— Адреналин! Еще! Готовьте кордарон.
— Ни хрена! Витя, что там с интубацией?
— Оксигенация адекватная.
— Пятнадцать джоулей. Руки от поля! Разряд!
Глухой стук тела об стол.
— Ничего.
— Кордарон внутривенно!.. От стола! Двадцать джоулей… Разряд!
Снова лишь стук вздрогнувшего тела.
— Да! Да, бля, есть ритм!
— Давай-давай-давай, да, да… Да! Давай, девочка моя, держись! Умничка, Ева. Другое дело.
— Фух. Слава тебе Господи! Есть синусовый ритм.
— Ушиваем поле?
— Ждем.
— Асистолию? Только не это!
— Пятьдесят джоулей тебе на язык, Лис!
— Триста шестьдесят в голову Свидетелям Иеговы.
— Это без меня. Чтоб я еще раз взялся… Эй, инфузию кордарона наладьте там!
— Думаю, можно ушивать.
Северинцев снял очки и оглядел присутствующих:
— Ну что, дамы и господа! Север сказал — Север сделал.
Нара улыбалась под маской, смаргивая счастливые слёзы.
— Слава Богу!
— Слава селл-сейверу и дефибриллятору, — поправил Северинцев. — Всем остальным спасибо.
Он стремительно вышел и едва сняв халат, полез за телефоном.
— Маша, — сказал он в трубку, услышав робкое «алё». — Можешь выбросить в мусорку завещание. Оно всё равно потеряло своё силу.