Наша сила в единстве, Миклош, шепчет товарищ Брандхубер. Не будем повторять старые ошибки, он указывает на шрам на руке партийного секретаря, не подмажешь — не поедешь! Партийный секретарь кивает; ему ли не знать, что политическими связями можно достичь того же самого, что и хозяйственными, что нет такого руководителя, который не учитывал бы политического фактора. Чуть в стороне черным облаком расплывается пороховой дым. Хорват поднимает голову. У него чистый, прямой взгляд. Дорогу талантам, восклицает он, те, кто верят в нас, используют нас, но не зависят от нас, они самостоятельны и все-таки наши люди. На лице у него засохшая струйка крови. Да как же им не зависеть, удивляется Йожеф Брандхубер. О чем это ты, когда один витязь пихает другого в грудь, это можно истолковать как дружескую потасовку или как смертельную угрозу.
А по грудам падших с воем наступают новые и новые отряды. Вопят трубы, грохочут барабаны, боевой клич смешивается наверху с окриками приказов, пушечным ревом, ружейной пальбой, с разрывами снарядов, ржаньем лошадей, хрипом умирающих, скрипом осадных лестниц. Люстру застилает дым. Джакомо беспорядочно вопит, потом к нему присоединяется и друг Беверли. Возле дворца пробили брешь! Безопасность производства! Менеджер-систем! Давай по голове бей, ребята! Я керим! Страхование объемов производства! Я рахим! Развитие! Максимальные прибыли! Дух торгашества! Левантийская торговля! Да славится твой пророк! Регуляторы! Сдавайте крепость! Всех перебью! Волюнтаристы! Капиталисты! Пушкари, стреляйте, только в самую гущу!
Сражение достигло своей решающей фазы. Беседа относительно выровнялась, карты раскрылись, каждый признал свою власть и подверженность влиянию под видом влиятельности, каждый старался подстроиться под уготованную ему роль, борьба перешла в ту обостренную стадию борьбы за статус, когда любой хозяйственный вопрос является политическим. Друг Беверли подтягивается на краю кастрюли и с умным видом выглядывает; Экономичность, интересы народного хозяйства, политика, техническое развитие, безопасность производства, применение мощностей — все это скорее предлог, чем объект борьбы руководителей. Золотистый хомячок сопит. Он устало падает назад, поближе к Джакомо. Этот шельмец как раз справляет нужду.
Товарищ Брандхубер зажал в зубах большой, трепещущий красный флаг, чтобы водрузить его на башне. С древком во рту он немного шепелявит. Интерефы рабофиф, гудит он. Интерефы рабофиф! Оптима-лифафия?! Ефё фего. Товариф-фи! Мы не фтроим оптималифтифескиф планов, а работаем, товариф-фи. Он уже почти достиг башни. Лица бледнеют, гул ужаса проносится в воздухе. Огонь, восклицает партийный секретарь. Тысячи летящих-гремящих-взрывающихся молний. Вой, крики, дым, хлопки, вонь пороха. Секиры, кирки, топорики лязгают о железные крюки лестниц. Башня пошатнулась и с оглушающим треском рухнула. Известковая пыль облаком поднимается над развалинами, а по камням сочится кровь, как вино из раздавленного под прессом винограда.
Постепенно война стихает во всех квадратах стола. Повсюду черные от копоти, окровавленные человеческие останки, воздух сотрясают непрерывные восклицания: эй ва! и медед! Зал заседаний переполнили раненые. Там хлопочут цирюльники и женщины с тазами воды, кусками полотна, корпией, квасцами и арникой. Янка Дороги протягивает Томчани свой платок. Но она так неудачно встала, что парень ее не замечает. Господи, Господи, громко заплакал Томчани, мне выбили глаз10. К окровавленному лицу он прижимает обгорелый рукав рубахи. Хорват сидит среди других на плетеном стуле, покрытом сермягой. На голени у него зияет такая большая рана, что из нее под стул натекла лужа крови. Не вопи, Томи, прикрикивает он на него. Лучше хоть одноглазому, да с принципами, нежели с обоими глазами, да… И, сжав зубы, терпит, пока цирюльник арникой промывает ему страшную рану на ноге.
Командировки за границу, переводы в провинцию, снятия с повышением, потеря престижа, премии и премийки — небольшая пертурбация власти; как и копоть, грязь, кирпичи, камни и трупы: окровавленные, в изодранной одежде, покрытые копотью, неподвижные. Болван, кричит товарищ Пек чьей-то неловкой руке, пытающейся оказать ему помощь. Из-за своей комплекции товарищ Пек вряд ли участвовал в битве. Он вообще-то раздобыл саблю, шпоры, то-се, но, характерно наклонив голову набок и вперед, лишь немного помахал саблей в воздухе неподалеку от стены, чуть ли не задевая ее, а потом спрятался в «Непсабадшаг» к своим верным хомякам послушать их умных советов. Видя, что смертоубийство стихает, он немного порвал на себе одежду (долой блестки!) и укусил губу так, чтобы выступила кровь. И все же было видно, что он «над схваткой». Как бы мне хотелось однажды пристроиться в кружевных воротничках к какому-нибудь обозу. Вот и хорошо, чавкает Джакомо.