Выбрать главу

I. 18

Четвертую импликацию можно сформулировать так: если есть производство и процесс производства пространства, есть и история. История пространства, его производства как «реальности», его форм и репрезентаций, отличается и от причинно-следственной цепочки так называемых «исторических» (датированных) фактов, и от конечной или бесконечной последовательности обычаев и законов, идей и идеологий, социально-экономических структур или институтов (надстроек). Производительные силы (природа, труд и организация труда, технические навыки и знания) и, разумеется, производственные отношения играют свою роль в производстве пространства, и эту роль необходимо определить.

Тем самым становится ясно, что переход от одного способа производства к другому представляет огромный теоретический интерес как результат противоречий в социальных производственных отношениях, которые не могут не вписываться в пространство и не вызывать в нем потрясений. Исходя из гипотезы, что каждый способ производства имеет собственное присвоенное пространство, можно предположить, что в процессе перехода производится новое пространство. Сейчас главным объектом считается способ производства, рассмотренный как законченная, замкнутая система; мысль, жаждущая прозрачности, или субстанциальности, или обеих сразу, отдает предпочтение подобному «объекту». Напротив, переходы позволяют выявить производство нового пространства, которое впоследствии будет обустроено. Таков город Возрождения – результат распада феодальных отношений и роста торгового капитализма. В этом процессе складывается код, который мы уже упоминали и анализу которого (с акцентом на парадигму) будет посвящено далее немалое число страниц. Код этот, формирующийся со времен Античности (в греческом и римском городе, но также и в трудах Витрувия и философов), даст язык писателям. Он отвечает пространственной практике и, скорее всего, репрезентации пространства – в большей мере, чем пространствам репрезентации, еще пропитанным магией и религией. Говоря, что код выработан, мы подразумеваем, что «люди» – жители, строители, политики, – разбирая (расшифровывая) реальность, город и деревню, идут уже не от городских сообщений к коду, а от кода к сообщениям, производя соответствующий дискурс и реальность. Следовательно, этот код имеет историю, которая является результатом всей истории города на Западе. Его смысл – позволить городской организации, претерпевшей не одно потрясение, стать знанием и властью, то есть институтом. Что смягчает упадок, конец автономии городов и городской системы как исторической реальности. Над историческими городами воздвигается государство; оно уничтожит их структуру и код. Надстройкой является этот код, а не сам город и пространство, отношения города и деревни в пространстве. Вместе с кодом сложился алфавит и язык города, основные знаки, их парадигма и синтагматические связи. Говоря менее абстрактным языком, сочетание фасадов определяет перспективу; входы и выходы, двери, окна подчинены фасадам и перспективам; улицы и площади образуются вокруг зданий, дворцов политических руководителей и институций (преобладают пока еще муниципальные власти). На разных уровнях – от жилого дома до памятника, от «частного» пространства до территории – элементы этого пространства располагаются и складываются одновременно и знакомым, и удивительным образом, не утратив своего очарования и в конце ХХ века. Код пространства позволял одновременно и в нем жить, и его понимать, и его производить. Он давал не просто способ чтения: в него входили вербальные знаки (слова, фразы с их смыслом, возникающим в результате процесса означивания) и знаки невербальные (музыка, звуки, призывы, архитектурные сооружения).