— В моих словах нет ничего такого, над чем стоило бы рыдать, — сказал, словно отрезал. При чем почему-то, как Маше показалось, зло сказал. — Возьмите себе что-нибудь, — вдруг предложил он, указывая на стойку бара. — Советую. Разговор может быть неприятным.
Тут же подошел официант.
— Водки нам, — проговорил Баюн. — И что-то на закуску.
Официант, молодой паренек, четко мотнул головой, и бросился прочь.
Маше вдруг стало смешно: неужели никто не видит, что Баюн бомж и халявщик.
— Не видит, — ответил вдруг тот. — Да, я веду бродячий образ жизни. Но это ровным счетом ничего не значит.
— Не понимаю, о чем вы, — Маша покраснела.
— Ладно, оставьте это. Давайте вернемся к нашим, так сказать, баранам.
Появился официант с запотевшим графинчиком и салатом. Он ловко все расставил и забрал использованную посуду.
Баюн налил по рюмке и первым выпил. Не чокаясь.
— Хотите Андрею помочь? — спросил он.
Маша мотнула головой.
— Пейте! — приказал Баюн.
Она с трудом проглотила содержимое рюмки.
Баюн затянулся и пустил вверх клубы дыма.
— Вы должны его отпустить, — он говорил какими-то загадками. — Не надо его держать. И когда он к вам вернется, вы должны его отпустить.
Маша в удивлении даже привстала.
— Что?!
— Сядьте!
Снова взявшись за графин, Баюн налил еще по рюмке.
— Я понимаю ваше негодование, — констатировал он.
— Да, — Маша почувствовала, что водка начинает действовать. — И почему же тогда…
Баюн жестом остановил ее словоизлияния. Он снова выпил, не чокавшись, и показал сделать тоже самое Маше.
— Равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть…
— И причем тут оно? — не понимала Маша.
— Притом, что Андрей никогда вас не любил, и никогда не смог бы полюбить. Для него, вы всего лишь часть плана жизни. Вернее, часть той программы, которую ему заложили еще с детских лет, когда его мать… Ну, в общем, суть такова, что вы лишь «якорь», который может затормозить процесс…
— Да что вы вообще мелете такое!
— Дорогая вы моя Маша! Вспомните лучше, как складывалась ваша с Андреем жизнь от самого первого знакомства, до его ухода. Не видите ли вы во всем этом кучу невероятных случаев. И в основном удачных. То вдруг вы ногу подвернули. То он отчего-то задержался в приемной, хотя уже пять минут как должен был быть на операции. Да и все остальное.
— Ну были какие-то… какие-то…
— Всё было «подстроено» от начала до самого конца. Так нужно было нам. А вам, Маша, отводилась роль того самого «снотворного», которое сдерживало Андрея от ненужных нам действий… Только вот вмешательство брата вдруг включило в нем…
Баюн не закончил и снова налил водки. В наступившей паузе каждый думал о своем. Маша совсем растерялась, и, выпив рюмку, вдруг отчего-то спросила:
— А почему вас зовут Баюн? Когда вы перестали быть Антоном Павловичем? Вам тоже «программу» включили?
— Да, — кивнул тот. — Я сам согласие на это дал, — и налил еще по одной.
Водка видно стояла до этого в морозильнике, потому как была тягучей, будто желе.
В этот раз он молча чокнулся и выпил. Глаза его на секунду заволокло какой-то поволокой.
— Мысли… мысли… — тихо повторил он. — Наши мысли тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то… где-то там… Все мы в разладе сами с собой… Я много лет создаю подобные «программы». И мне это нравится. И нравилось раньше… тогда, когда я сам был подопытным кроликом…
— А я знаю, кто вы! — вдруг заявила Маша.
— Не сомневаюсь. Однако прошлое лучше оставить таким, какое оно есть. Пусть в памяти людей я останусь тем, кем был.
— А сейчас? Неужели роль Баюна вас больше устраивает, Антон Павлович?
— Каждому своё. Закон воздаяния, — улыбнулся тот. — Надо быть всегда осторожным со своими желаниями…
— Где ж вы живете? У Лукоморья?
Баюн рассмеялся. Смех его был чистым, даже озорным. Маша даже позавидовала. Она уже давно так не могла смеяться.
— Нет. Там, может, жил прежний Баюн. Ну да ладно. Оставим мою персону в покое. Поговорим о вас, Мария.
— Хорошо, — кивнула та головой.
— Вы в шахматы играете?
— Нет.
— Ну а хотя бы принцип игры знаете?
— В общих чертах.
— Ладненько. Не это главное. — Баюн снова разлил водку. — Там есть такое понятие, как «поле превращения». Когда пешка достигает самой последней клетки, она должна быть заменена на какую-то из фигур. Обычно её «превращают» в самую сильную фигуру — в ферзя. Вижу в ваших глазах непонимание. Сейчас постараюсь прояснить.