И это застало меня врасплох. Да, что я буду делать?
Я почувствовала, что решение надо принимать мне.
Я пыталась сделать все наилучшим образом, и вот что у меня получилось. Может, мой переезд и связан как-то с нашими проблемами, но теперь, даже если они у нас и есть, они второстепенны по сравнению с тем, что происходит с матерью. Потому что я не смогу заниматься всем сразу.
Арт выглядел каким-то неуверенным.
— Ну, когда ты почувствуешь, что готова разговаривать… — И он ушел, как показалось Рут, несчастным.
Ей даже захотелось немедленно заверить его в том, что между ними все по-прежнему.
Лу Лин тоже с подозрением отнеслась к идее дочери жить вместе с ней.
— Меня попросили написать детскую книгу с иллюстрациями, на которых будут животные, — сказала Рут. Она уже привыкла лгать матери, не испытывая при этом стыда. — Я надеялась, что ты сделаешь к ней рисунки. А если ты будешь рисовать, то нам будет проще работать тут вместе. Так меньше суеты.
— А сколько надо животный? И какой? — Лу Лин пришла в восторг, как ребенок, собирающийся в зоопарк.
— Любые, какие мы захотим. Ты сама будешь решать, что рисовать в китайском стиле.
— Хорошо.
Мать выглядела довольной. Ее радовала мысль о том, что она внесет свой вклад в успех дочери. Рут вздохнула с облегчением и грустью. И почему ей раньше не приходила в голову идея попросить мать нарисовать иллюстрации? Ей надо было это сделать, пока ее рука была тверда, а разум крепок. У нее разрывалось сердце, пока она смотрела, как та старается сосредоточиться, как хочет приносить пользу. Как оказалось, она легко могла сделать мать счастливой. Лу Лин, как и любая мать, просто хотела участвовать в ее жизни.
Каждый день она шла к письменному столу и пятнадцать минут растирала сухую тушь на каменной чернильнице. К счастью, рисунки в основном оказались такими же, какие она часто рисовала на свитках: рыбы, лошадь, кошка, обезьяна, утка. Она делала их, опираясь на двигательную память. Результат получался размытым, но узнаваемым отголоском того, что раньше исполнялось с идеальной точностью. Однако стоило ей попробовать нарисовать то, чего она никогда не делала, как ее рука начинала метаться вслед за мыслями. Наблюдая за страданиями матери, Рут тоже расстраивалась, хоть и старалась этого не показывать. Всякий раз, когда Лу Лин заканчивала рисунок, Рут хвалила его, забирала и предлагала нарисовать новый.
— Бегемот? — Лу Лин озадаченно размышляла над словом. — А как это по-китайски?
— Ладно, не надо, — говорила Рут. — Как насчет слона? Нарисуй слона, ну такого, с длинным носом и большими ушами.
Но Лу Лин продолжала хмуриться.
— Почему ты сдаваться? Что-то сложное может стоить больше простого. Бегемот, какой выглядеть? Вот тут рог? — И она хлопала себя по макушке.
— Нет, это носорог. Тоже хорошо. Тогда нарисуй носорога.
— Не надо бегемот?
— Не переживай из-за бегемота.
— Я не переживай! Ты переживай! Я видеть. Твой лицо такой. Ты не спрятать от меня. Я знать. Я твоя мать! Хорошо, хорошо, ты не переживай больше о бегемот. Я переживать за тебя. Потом я вспомнить и сказать тебе. Ты счастливый. Хорошо? Все, не плакать больше.
Мать внимательно относилась к просьбе Рут не мешать, пока она работает.
— Учись хорошо, — шептала она.
Но если Рут смотрела телевизор, Лу Лин, как обычно, считала, что дочь ничем полезным не занята. Это значило, что она могла болтать о Гао Лин, вспоминать самые большие обиды, накопленные за долгие годы.
— Она хотеть, чтобы я ехать на корабль, круиз в Гавайи. Я спрашивать ее: где я взять столько деньги? Моя страховка только семьсот пятьдесят доллар! Она говорить: ты дешевый! Я говорить, я не дешевый! Я бедный!
Я не богатый вдова! Пф! Она забыть, что когда-то хотеть выйти замуж за мой муж! А потом сказать мне, когда он умереть: как повезло, я выходить за второй брат!
Иногда Рут прислушивалась к ней с интересом, пытаясь определить, какую часть истории мать изменила со времени прошлого рассказа. Но чаще Рут просто испытывала раздражение оттого, что ей приходилось это слушать, и раздражение приносило ей странное удовлетворение, как будто все было по-прежнему и ничего плохого не происходило.
— Та девушка, внизу, ест попкорн каждый вечер! Сжигать его, дымовая сигнализация работать. Она не знать, а я чувствовать запах! Мерзкий! Только и ест попкорн! Нечего уд ивляться, что тощий. А потом она мне говорить: это не работать, то не работать. А потом она мне угрожать: суд присяжных! Нарушение!