— Я всегда хотела быть честной. Но твоя мама слишком многого боялась. Она говорила, что власти отправят ее назад, в Китай, если узнают, что она мне не родная сестра. И Эдвин может не захотеть на ней жениться, если узнает, какая она старая. Потом боялась, что тебе будет стыдно за то, кем была твоя настоящая бабушка, что она родила не в замужестве, что у нее было обожженное лицо и с ней обращались как со служанкой. А что я? С годами я стала думать по-современному. Старые секреты? Да здесь до них нет никому дела! Не была замужем? Как Мадонна! Но твоя мама все твердила: нет, не говори, пообещай, что не скажешь.
— А кто-нибудь еще знает? Дядюшка Эдмуцд? Салли? Билли?
— Нет. Я же пообещала твоей матери. Конечно, Эдмунд знает, мы не держим секретов друг от друга. Я все ему рассказываю… Хотя про возраст не говорила. Но я не лгала. Я просто забыла. Честное слово! Да я не чувствую себя даже на семьдесят семь! Самое большее — на шестьдесят! Но теперь, раз ты мне напомнила, сколько же мне лет?
— Восемьдесят два.
— Ба! — Ее плечи поникли. — Восемьдесят два… Такое впечатление, что я узнала, что на моем банковском счете меньше денег, чем я думала.
— Вы по-прежнему выглядите на двадцать лет моложе. И мама тоже. И не беспокойтесь, я никому ничего не скажу, даже дяде Эдмунду. Забавно, но когда в прошлом году мама сообщила доктору, что ей восемьдесят два, я подумала, что это симптом ее болезни. А потом оказалось, что у нее действительно болезнь Альцгеймера, но вот с возрастом она ничего не напутала. Она просто забыла обмануть.
— Это не обман, — поправила Гао Лин. — Это секрет.
— Я это и имела в виду. И я так и не узнала бы про ее возраст, если бы не прочитала то, что она написала.
— Она об этом написала? О своем возрасте?
— Она написала о многом. Там целая стопка страниц, вот такой толщины. Там история всей ее жизни, всего, о чем она не хотела забывать. И о том, о чем не могла говорить: о своей матери, о приюте, о первом муже, о вашем муже.
Тетушке Гал становилось все неуютнее.
— И когда она все это написала?
— По-моему, лет семь или восемь назад, наверное, когда только начала замечать, что у нее что-то происходит с памятью. Часть страниц она отдала мне довольно давно. Только там все было на китайскими, и у меня так и не дошли руки за них взяться. А пару месяцев назад я нашла переводчика.
— А почему ты меня не попросила? — Гао Лии попыталась сделать вид, что оскорблена. — Я же твоя тетушка, она моя сестра. Мы все-таки родственники, пусть даже матери у нас разные.
Дело было в том, что Рут опасалась нелестных слов матери о Гао Лин, и теперь она понимала, что тетушка вполне могла подвергнуть цензуре те части рассказа, которые касались ее личной истории, например ее брака с опиумным наркоманом.
— Я не хотела вас беспокоить, — просто ответила она.
Тетушка фыркнула:
— Зачем тогда нужны родственники, если их нельзя беспокоить?
— Тоже верно.
— Ты можешь звонить мне в любое время, ты же знаешь. Если тебе нужна китайская кухня, я для тебя приготовлю. Если надо перевести с китайского — я это тоже могу. Нужно присмотреть за твоей мамой — не спрашивай, просто привози ее.
— Кстати, об этом. Помните, мы говорили о том, что маме понадобится в будущем? В общем, мы с Ар-том подыскали одно место. Поместье Мира Мар. Это пансионат, очень приличный. Там круглосуточный присмотр, с ними занимаются, есть медсестра, которая делает процедуры…
Гао Лин нахмурилась:
— Как ты можешь отправлять собственную маму в дом престарелых? Нет, это неправильно! — Она поджала губы и закачала головой.
— Это не то, о чем вы подумали…
— Не делай этого! Если ты не можешь заботиться о своей маме, пусть она приезжает сюда и живет со мной.
Рут знала, что Гао Лин с трудом на выходных справлялась с матерью. «Чуть до инфаркта не довела», — так она прокомментировала последний визит сестры. И все равно Рут было стыдно, что тетушка видела в ней бессердечную и равнодушную дочь. Тут же все ее былые сомнения насчет Мира Мар всплыли на поверхность, и она растерялась. Неужели это единственный способ обеспечить матери безопасное и комфортное проживание? Или она бросает ее ради собственного благополучия? А вдруг она просто следует за рациональными предложениями Арта, как это было во многих других случаях? Ей вдруг показалось, что она всегда жила с оглядкой на других людей и для них.
— Я просто не знаю, что еще здесь поделать! — сказала Рут с отчаянием, которое так долго подавляла в себе. — Эта болезнь просто ужасна! Она развивается быстрее, чем я думала. Маму больше нельзя оставлять одну. Она уходит из дома. Она не помнит, когда ела: десять минут или десять часов назад. Она сама не может помыться, боится розеток…