«Когда она молится, она словно ангел», — думал Вальдемар.
Тоска его прошла, циник и философ уступил место идеалисту. Эта девушка медленно, но верно завоевывала его душу, пробуждала желание.
Оба сидели молча, но проникали в мысли и чувства друг друга безошибочно.
Когда ксендз отошел от алтаря, пани Идалия встала первой.
У выхода из костела вокруг них образовалась толпа. Пани Идалия благожелательно раскланивалась с подошедшими ее поприветствовать. Вальдемар здоровался с дамами. Его окружали пожилые и молодые мужчины. Каждый стремился перекинуться с ним хотя бы парой слов.
Пани Эльзоновская поинтересовалась у нескольких дам, отчего они так редко бывают в Слодковцах.
Стефа удивленно поглядывала на нее: давно уже она не видела баронессу в столь прекрасном расположении. Несколько молодых дам, смущенных появлением Вальдемара, приблизились к Стефе и Люции. Посыпались многочисленные вопросы. Ответы на них были лаконичными. По знаку Вальдемара подъехало ландо из Слодковиц и глембовическая «американка», запряженная четырьмя «музами».
Вальдемар уселся на переднем сиденье рядом с Люцией. Еще несколько поклонов — и экипажи тронулись.
Люция, воспользовавшись тем, что мать занята разговорами с Вальдемаром, сказала Стефе по-французски:
— Ну, наконец, уехали! Я всех этих людей как-то инстинктивно боюсь…
— Теперь я спрошу то, о чем ты спрашивала в костеле: разве они какие-нибудь туземцы? — с бледной улыбкой сказала Стефа.
— Конечно, нет, но они какие-то другие, это люди не нашего круга…
— Люция, тебе рано выносить такие суждения! — резко сказал Вальдемар.
Люция смешалась, испуганно взглянула на мать, понурила голову и прошептала:
— Прости…
Пани Идалия нетерпеливо вмешалась:
— Вальди, ты долго гостил у Барских в Ожельске?
— Я там вообще не был.
Пани Идалия сделала большие глаза, на лице ее изобразилось несказанное удивление:
— Не был у Барских? Где же ты так долго ездил?
— Господи, ну с чего вы решили, что я уехал в Ожельск? Я состою в организационном комитете выставки, и по этим делам мне и пришлось поехать в В.
— Значит, ты не знаешь, что произошло у Барских? Вальдемар довольно усмехнулся:
— Ну отчего же. Все знаю, от начала и до конца.
— До какого конца?
— Ну, разумеется, до корзины, которую князю вынесли.[47]
— И что ты на это скажешь?
— А что я могу сказать? Разве что пожелать графине Мелании новой победы и нового нареченного.
— И кто же им будет?
— О, я не настолько информирован! На старте встали легионы обожателей, но пальма первенства… наверняка графиня и сама не знает, кому ее вручит, что уж спрашивать меня, — откровенно веселился Вальдемар.
Пани Идалия взорвалась:
— И она, и мы все, и ты, в первую очередь, прекрасно знаем, у кого наибольшие шансы победить.
— Увы, я так недогадлив…
— Вальди, ты меня выводишь из себя! Все зависит только от тебя!
— Но я не собираюсь бороться за ее руку, — ответил он, подчеркивая каждое слово, явно начиная выходить из себя.
— Почему?
— Извините, тетушка, но это исключительно мое дело.
Пани Идалия нахмурилась, как туча. Тут вмешалась Люция:
— А я очень рада. Я Меланию Барскую терпеть не могу!
— Люция, soyez tranquille![48]-вознегодовала пани Идалия.
Бедной Люции сегодня положительно не везло, упреки на нее так и сыпались.
Вальдемар перевел разговор на другую тему — заговорил о будущей выставке, сравнил ее с заграничными, высказывая удивительно меткие и оригинальные суждения. Постепенно он весьма искусно втянул в разговор и Стефу, так что в конце концов беседовали только они двое. Люция сидела, насупившись, пани Идалия угрюмо безмолвствовала. Так они доехали до Слодковиц.
Пани Идалия в крайнем расстройстве чувств появилась в кабинете пана Мачея:
— Папа, вы говорили с Вальдемаром? Вы знаете? Старик удивленно посмотрел на нее:
— Он сюда заезжал буквально на минуту, узнал, что вы поехали в костел, и помчался следом, даже лошадей не сменил…
— Значит, вы ничего не знаете?
— Да что случилось, во имя Божье?
— Ох! Ничего страшного, не пугайтесь. Ничего с нашим баловнем не стряслось. Вы себе только представьте: он вообще не ездил в Ожельск! И преспокойно заявляет мне, что он, изволите ли видеть, вовсе не думает о графине! N'est-il pas fou?[49]
Пан Мачей усмехнулся:
— Идалька, к чему так нервничать? Я тебе давно говорил, что ничего у них с Барской не выйдет.
— Но почему? Где он еще найдет такую партию? Имя? Приданое?
— Нет уж, извини! Уж кто-то, а Вальдемар может позволить себе выбрать жену, не оглядываясь на приданое и партию! А что до имен — их у нас у самих хватает!
— Но что он имеет против Мелании? Красавица, образование получила за границей, une fil le trиs gentille![50]
— Должно быть, он смотрит куда-нибудь в другую сторону. Я не сомневаюсь, что она обладает множеством достоинств… но она не в его вкусе.
— Папа, вы должны на него повлиять!
— О нет, от меня этого не жди! Благодаря таким вот идеям мы с твоей матерью были несчастны всю жизнь. Нет уж, пусть никто не повторяет наших ошибок!
— Вздор! — фыркнула пани Идалия. — На что это только похоже! Мелания ради него отвергла великолепную партию, а он изволит капризничать. Будет жалеть потом, когда ее уговорит кто-нибудь другой, а она девушка гордая, так и произойдет!
И баронесса покинула кабинет.
— Пан Мачей, глядя ей вслед, прошептал:
— Значит, то, что мы с Габриэлой были несчастливы — вздор! Вздор, что убить или покарать любовь — преступление! Взор, что дорогу к счастью нужно выбирать самому. Все вздор! А где же тогда истина?
И он склонил голову на грудь.
XXII
На другой день пан Мачей предался необычайно серьезным размышлениям. Он давно уже замечал в поведении Вальдемара перемены. Пани Идалия, правда, считала, что виной всему графиня Мелания, и Вальдемар просто шутит, как у него в обычае, не желая признаться, что влюблен в Барскую…
Однако пан Мачей подобному не верил. Он один заметил происходившую в Вальдемаре внутреннюю борьбу. Зная натуру внука и его порывистость, пан Мачей серьезно опасался за его будущее. С проницательностью старого человека он предвидел нечто, пугающее его. За время долгого отсутствия Вальдемара страхи приугасли, но теперь возродились вновь.
После крайне деликатной беседы с внуком пан Мачей испугался своих подозрений. Он пытался инстинктивно защититься от них; любимый внук удручал его, невысказанные слова были у обоих на устах, но они оба пока что не могли и не хотели объясниться начистоту. Пана Мачея это крайне мучило, но он не упрекал внука ни словом; не вспомнил даже, что завтра именины Стефы, о чем месяц назад не преминул бы сказать.
Впервые в жизни отъезд внука обрадовал старика; пан Мачей провел бессонную ночь, а утром встал с головной болью, в полном расстройстве чувств. В десять утра он попросил лакея пригласить к нему Стефу.
Она вошла, печальная, глаза ее были заплаканы. Белое простое платьице делало ее бледнее обычного, только глаза из-за переполнявших их слез неестественно блестели. Она сердечно поцеловала руку пана Мачея. Обняв ее, старик усадил девушку напротив.
— Почему ты плакала, дитя мое? — спросил он, не выпуская ее руки.
Стефа прикусила губы и быстро-быстро заморгала — слезы вновь навернулись ей на глаза.
— Почему ты плакала?
— Потому что мне грустно… — тихо ответила она. — Раньше этот день я всегда проводили дома…
47
Вынести корзину у поляков означает то же самое, что на Украине «дать гарбуза» — знак отказа жениху.