Михоровский, потерев лоб, спросил:
— А что, не все равно моей тетке, на каких ехать конях?
Клеч смутился еще больше:
— Нет. Пани баронесса всегда сама решает и приказывает: когда каурых, когда караковых…
— Ну так пусть все и остается по-прежнему.
Клеч понял, что эта тема магнату неприятна и пора откланяться. Он глянул на хозяина: лоб нахмурился, губы плотно сжаты. Глаз не видно, но выражение их наверняка суровое.
Майорат всегда был вежлив с теми, кто ему служил. Но управитель хорошо знал: нахмуренные брови, покривившиеся губы и небрежность позы — признаки дурного настроения хозяина. Он поклонился.
— Простите, что я осмелился…
— Ну что вы! — примирительно сказал Михоровский, словно извиняясь и одновременно сердясь за то, что вынужден извиняться.
Он посмотрел на управителя. Тот понял, что пора уходить.
— Мое почтение, — поклонился он.
— До свидания, — бросил майорат коротко.
Управитель вышел. Михоровский облегченно вздохнул.
— Вечно — жалобы на тетку, — буркнул он. — И вечно жалуется Клеч. Ну, сегодня он, надеюсь, понял. Не люблю так выговаривать людям, но…
Появился камердинер Яцентий:
— Старый пан просит вас к себе.
— Хорошо. И прикажи оседлать коня.
Пан Мачей читал у себя в кабинете, сидя в старинном кресле. Увидев внука, он отложил книгу.
— Извини, что побеспокоил, Вальди, но нам нужно поговорить. Ты не занят?
Вальдемар усмехнулся:
— А если и занят, ну и что? Твои заботы, дедушка, прежде всего.
— Ты добрый мальчик, Вальди, очень добрый. Тем печальнее мне, что должен сделать тебе выговор. Сядь, несносный мальчишка.
Он указал на кресло напротив себя.
Но Вальдемар не сел. Встал у окна и смотрел в парк. Потом шутливо спросил:
— Я в чем-то провинился? Правда?
— Дорогой мой мальчик, тебе совершенно не следует дразнить Идальку.
— Ах, она вас уже перетянула на свою сторону? Мои вам поздравления!
— Вальди, ты несносен! Я терпеть не могу нервических выходок, а уж у Идалии нервы вечно расстроены. Когда ты ее дразнишь, получаются такие обиды, как сегодня. А мне это весьма не по вкусу.
— Ладно… Ну, а вы-то сами что думаете?
— Я полностью на твоей стороне. Этот граф С. совершенно невыносим. Но Идалька думает иначе. Она говорит, что люди нашего круга должны держаться вместе и помогать друг другу. Честно говоря, она совершенно права, однако в данном случае…
Вальдемар иронически рассмеялся:
— Прекрасная теория! Бескорыстие тетушки меня прямо-таки в умиление вгоняет! Но это — псевдобескорыстие. Тете до того нравится этот графчик. Граф С. будет практикантом в Слодковцах — ах, как это мило! Как приятно будет тетушке! Но я-то, я — законченный эгоист. Практикант — это фактически мой помощник, а этого выскочку я на такое дело ни за что не возьму. Мне нужен не «человек нашего круга», а энергия и расторопность, чем наш графчик никак не обладает. Если среди практикантов в Глембовичах уже есть один граф, это еще не значит, что нужно искать второго и хвататься за первого попавшегося. Тот граф в Глембовичах работает прекрасно, а граф С. ни на что не годен. Быть может, тетя считает, что практикант будет тут в роли «паныча на курорте», играть в теннис, на бильярде и читать вслух французские романы? Конечно, для таких дел граф С. годится, но мне нужен практикант, который занимался бы делом. И я найду именно такого. Да, впрочем, уже нашел, мы с ним обо всем договорились, и я не нарушу договора ради… ради тетушкиных капризов.
Он говорил громко, нервно прохаживаясь по кабинету.
— Дедушка, вы ведь знаете, как я работал практикантом, получив диплом, у князей Лозиньских? — спросил он внезапно. — Если граф С. сможет работать именно так, пусть приезжает.
Пан Мачей махнул рукой:
— Ну хватит, довольно болтовни. Знаю я прекрасно этого кукленочка. Едва за двадцать, а уже лысина. Занят только собственным туалетом. Тебе это будет не помощь, а обуза.
— А! Уж я бы с ним не церемонился! Не хочешь, паныч, вставать в пять утра — езжай в Монте-Карло играть в рулетку! Мне нужно, чтобы мои практиканты приобрели опыт. В Слодковцах и Глембовичах для этого все условия. Но приглашать такого вот китайского болванчика? Этот С. не закончил даже сельскохозяйственного училища. Что, я должен объяснять ему агрономию от «а» до «я», когда ему надоест играть в теннис? Я не филантроп. Пусть только тетушка откроет тут школу для таких хлыщей, болванчиков, бездельников, теннисистов, и я моментально пошлю за графом С. мягкую карету — чтобы он не разбился, как пустой флакончик из-под духов!
Пан Мачей рассмеялся:
— Не хватает еще, чтобы ты Идальке все это выложил!
— И выложу! Если тетя начнет вновь призывать меня проявить участие к полысевшему «нашему кругу», выложу! К счастью, я живу в Глембовичах и могу тут бывать пореже, если уж так раздражаю любимую тетушку…
— А знаешь что, дорогой мой? Этот твой новый практикант может попусту тоже жить в Глембовичах — и дело в шляпе! Как думаешь?
— Но в Глембовичах у меня уже три практиканта, а здесь — ни одного. Отсюда до Глембовичей больше двух миль[9], что ж, он будет работать здесь, а в такую даль ездить обедать и ночевать? Глупости! Это невозможно!
— Но он может столоваться у Клеча? Вальдемар взял пана Мачея за руку, наклонился к нему и сказал чрезвычайно серьезно:
— Дедушка, скажите прямо: вы все это говорите из-за тетки, или сами не хотите, чтобы новый практикант жил здесь? Если вам это не по вкусу, скажите откровенно. Я откажу ему, и все. Уж вам-то, дедушка, я ни за что в жизни не хочу причинять неудобства!
Пан Мачей обнял внука и сердечно его расцеловал:
— Вальди, как я тебя люблю, мальчик мой! Спасибо за заботу. Скажу тебе откровенно: этот пан ничуть мне не помешает, наоборот, я люблю компанию молодых людей. Да и человека невоспитанного ты ведь не пригласишь. Граф С. не почерпнет у нас ничего полезного, а твой молодой человек, побыв в кругу образованных людей, многому научится и будет нам благодарен.
Вальдемар знал, что его дедушка, несмотря на природный ум и здравомыслие, был сущим фанатиком «высшего общества», «нашего круга». Он воображал, что аристократия — дирижерская палочка в руке Господа, что она управляет всеми, стоящими ниже по происхождению, руководит оркестром человеческих чувств.
Пан Мачей увлеченно продолжал:
— У нас этот молодой человек почерпнет много полезного!
Вальдемар, улыбаясь, сказал:
— Почерпнет, использует, будет нам благодарен… Ах, дедушка, к чему высокие слова? Что ты называешь «полезным»? Расстроенные нервы моей тетушки, ее сановную осанку, кислые мины, театральные позы? Он научится коверкать родной язык, поклоняться всему заграничному, узнает, что мало-мальски порядочный человек обязан считать букву «р» варварским пережитком, случайно задержавшимся в алфавите, буквой, которую никогда не следует произносить; и, наконец, мы убедим его, что можно потерять честь и достоинство, не совершив никакой подлости, а всего лишь попросив вторую порцию кушанья… Прекрасные достижения цивилизации, in summo gradu[10].
Пан Мачей, поддавшись ироничному тону внука, смеялся с ним вместе.
— Мальчик мой, — сказал пан Мачей с улыбкой. — Ты злословил об Идальке, а чем я мог бы просветить кого-нибудь и каким образом?
— Дедушка, ты напрашиваешься на комплименты! Будь все в нашем сословии подобны вам и бабушке Подгорецкой, я судил бы о нем иначе. Быть может, стал бы даже жрецом, приносящим жертвы на алтарь нашего круга. Но поскольку я не вижу в остальных ничего, свойственного вам и бабушке Подгорецкой, то не пою вместе с теткой гимнов сословию…
Магнат нахмурился, понурил голову, тяжко вздохнул. Слова внука непокоем отозвались в его душе.
Заглядывая ему в лицо, молодой майорат спросил с улыбкой:
— Можно узнать, дедушка, о чем ты так задумался? И если бы не перспектива ужина в обществе тети, я остался бы на ночь — но одна мысль о таком ужине портит хорошее настроение и аппетит…