— Зал выглядит как-то ужасно серьезно, правда? — шепнула она панне Рите.
Молодая панна вздохнула:
— О да! Наверняка жалоб здесь прозвучало больше, чем смеха. Видите этот орган? Он многое помнит. Габриэла де Бурбон… Но вы, должно быть, не знаете ее историю? Это бабушка майората, она…
— Я знаю.
— Кто вам рассказал?
— Сам майорат.
— А… Наверняка она поверяла органу все свои печали и горести. Она мастерски играла на органе. Майорат тоже, и очень его любит. Какое впечатление производит на вас этот зал?
— В нем есть что-то от монастыря. Быть может, из-за того, что все здесь устроено на старинный манер… или потому, что орган до сих пор я видела только в костелах.
— На меня от этих прекрасных стен веет затаенной печалью, — задумчиво призналась Рита.
Потом все перешли в оружейную, где оставались дольше всего, с интересом разглядывая богатейшее собрание доспехов всех времен, собранных в красочные группы. На доспехах с гербами Михоровских были прикреплены таблички, пояснявшие, кому из членов рода они принадлежали и в каких битвах использовались.
В другом зале были собраны охотничьи трофеи. Многое здесь было добычей самого Вальдемара, а один из отделов был целиком составлен из трофеев, привезенных из Индии.
Каждый зал в замке был устроен на особый манер. Гости осмотрели еще памятную Стефе портретную галерею с ее знаменитыми скульптурами и зал гобеленов.
— Это что! Вы еще не видели всех коней, — сказала Стефе Рита.
После обеда было решено посетить знаменитые глембовические конюшни, шорные мастерские и пожарное депо. Некоторые настаивали, чтобы в первую очередь посмотреть бумажную фабрику и расположенную в некотором отдалении сахарную, но Вальдемар, смеясь, заверил, что найдется время и для фабрик. Ему по душе было, что выпал столь прекрасный повод похвалиться любимыми им Глембовичами. Он сам давал все нужные пояснения, радуясь вниманию гостей.
Осмотрели электростанцию, потом отправились в конюшню. Там панна Рита впала в сущий экстаз, а Стефа, хоть и привыкшая к роскоши конюшен в Слодковцах, долго стояла, не в силах очнуться от изумления. Здание было огромным; внутри же каждый конь, укрытый роскошной попоной, стоял у своих яслей, словно бы в собственной комнате. Когда Вальдемар вошел, все кони повернули к нему головы с тихим ржанием, ноздри их раздувались, копыта нетерпеливо ударяли в пол. Вся конюшня знала его и радостно приветствовала.
Большие застекленные двери вели из конюшни в шорные мастерские. Там на стенах и станках висела разнообразнейшая упряжь, на каменном полу стояло множество великолепных экипажей.
Многих господ пожирала зависть, у других глаза разгорелись от изумления. А посреди этих сокровищ, давая пояснения, прохаживался Вальдемар, спокойный и вежливый.
Чем больше его богатства видела Стефа, тем больше он ее пугал. Непонятно почему, но его миллионы претили ей. В Глембовичах она не чувствовала себя с ним свободно, избегала его. Летом Глембовичи очаровали ее, теперь же — отпугнули.
Гостей вели все дальше и дальше. За шорной мастерской открылся большой зал для отдыха гостей, убранный в совершенно ином, нежели покои замка, стиле. Мебель из лосиных рогов, обтянутая желтой, вручную выделанной кожей, дубовые стены завешаны картинами, представляющими сцены польских скачек и английского дерби. На больших фотографиях и картинах — конские головы и кони в полный рост, Аполлон во всей красе; здесь же висели фотографии глембовических конюшен. Были портреты пана Мачея верхом на коне, в уланском мундире, и Вальдемара на Аполлоне с бегущим рядом Пандуром. Висели вставленные в рамки генеалогические древа коней, выигранные ими золотые медали — в том числе и медаль недавно закончившейся выставки.
Стефе очень понравился портрет Вальдемара на коне, и перед ним она задержалась подольше. Это обратило на себя внимание тех из гостей, кто украдкой наблюдал за ней. Граф Барский подошел к ней:
— Что вас больше всего увлекло: всадник, конь или рама?
Застигнутая врасплох, Стефа вспыхнула, но, тут же опомнившись, ответила:
— Все вместе, пан граф, ибо оно составляет достойное внимания целое.
— Но больше всего достоин внимания всадник, не так ли?
— Без сомнения. Как центр композиции.
— Но этот центр не для всех… доступен. Впрочем… мечтать никому не грешно.
Стефа открыто посмотрела ему в глаза:
— Что вы хотите этим сказать, пан граф?
— Ох! Не собираюсь вам объяснять. Забавный вопрос! Вы, сдается мне, пытаетесь достигнуть вовсе не вашего уровня горизонтов. Однако такие эскапады чаще всего плохо кончаются, я имею в виду, для прекрасного пола… Говорю это вам из чистого расположения.
Стефа побледнела, гордо подняла голову и, смерив графа обжигающим взглядом, выразительно произнесла:
— Пан граф, я не нуждаюсь в вашем расположении.
Сказав это, она отошла, стараясь выглядеть совершенно спокойной.
Слезы навернулись ей на глаза, невыносимая печаль легла на сердце. Люция спрашивала, что случилось, но тщетно ждала ответа. Стефа молчала. Наблюдавшая эту сцену панна Рита не расслышала слов, но догадалась, о чем шла речь. На обратном пути в замок она подошла к Стефе:
— Что вам наговорил наш чванливый граф?
Стефа преспокойно ответила:
— О, ничего особенного.
— Но я же видела: он чем-то оскорбил вас. Несносный тип!
Люция удивленно посмотрела на Стефу:
— Что? Граф Барский тебя оскорбил? Этот ужасный дед? Я ему дам! Сейчас же скажу Вальди!
И девочка пустилась было бежать, но Стефа схватила ее за руку:
— Люция, не нужно!
— Этот дед решил, что он тут хозяин? Ну, я ему не прощу! Он никакого права не имел тебе грубить!
Стефа успокаивала девочку. Панна Рита так ничего и не узнала.
XXXVII
В один из дней охотились с борзыми в полях. Кавалькада всадников и амазонок выехала на желтевшие стерней равнины. Для дам майорат подобрал наилучших коней. Стефе главный конюх подвел карюю арабскую кобылу Эрато, на которой обычно ездил Вальдемар. Она грациозно била копытом, похрапывала. Все кони были в весьма дорогих седлах и чепраках, и никто не заметил, что Эрато покрыли голубым чепраком и заседлали новым замшевым седлом, купленным Вальдемаром на выставке. Только панна Рита, чуткая и внимательная, сразу это отметила. Стефа сначала отказывалась ехать в столь многочисленном обществе, но верховую езду она очень любила, и в конце концов удалось ее уговорить. Вальдемар сам поддержал ей стремя. Она легко взлетела в седло. В обтягивающей амазонке из черного сукна она выглядела прелестно. Маленькая спортивная шляпка изящно сидела на ее медно-золотых волосах. Рядом с ней ехал Брохвич, не имевший никакой охоты соревноваться с князем Занецким — графиня мало занимала его. Гораздо больше его привлекала Стефа, которой он искренне восхищался. Так что Брохвич помогал майорату опекать ее, В лагерях Мелании и ее папеньки против Стефы составился уже не один заговор. Свои усилия приложила и графиня Чвилецкая, пытаясь втянуть дочку Паулу и барона Вейнера — но барон оказался крепким орешком. Своим поведением Брохвич раздражал многих аристократов, но это его только забавляло.
Когда выехали на поля, спустили борзых. Конные доезжачие в красных куртках и черных высоких сапогах рассыпались по необозримым желтым полям. Борзые гнались за зайцами, несущимися искать спасения в лесу. Всадники и амазонки помчались следом. Звуки труб, крики «Улюлю!», топот коней смешались с пронзительными воплями раздираемых псами зайцев. Любители такого рода забав в азарте не помнили себя. Трестка несся сломя голову, графия Барская и Занецкий мчались, не разбирая дороги. Черные огненные глаза графини пылали, ноздри раздувались. Ее вид волновал вялого князя Занецкого, разыгрывавшего английского джентльмена. Графиня манила и влекла его.
— Демон! Сущий демон! — шептал он восхищенно. И мчался за ней, не щадя коня, так, что пена летела во все стороны от его скакуна.