— Вы ужасно добродетельны, если связываете Наполеона исключительно с Жозефиной…
— Неужели я похожа на Марию-Людовику?
— О, что вы? Это была глиста, не женщина! Стефа засмеялась:
— Вы великолепны! Разве можно проводить такие сравнения?
— Но сравнить ее с глистой — менее ужасно, чем позволить такую дерзость и сравнивать с вами!
— Ах! Я это должна считать комплиментом и поблагодарить? Простите, но я никогда не благодарю за комплименты…
— Но ведь любите их, правда? Вот только мои комплименты вас что-то не вдохновляют. Будь тут Наполеон…
— Дался вам Наполеон! Он что, тоже говорил комплименты?
— Ему говорили!
— Но уж наверняка не женщины?
— Не скажите, панна Стефания! Поклонниц он считал на дюжины! Вижу, вы плохо знакомы с наполеоновской эпохой.
— Извините, я ее хорошо знаю.
— Со всеми подробностями?
— Надеюсь, граф!
— Тогда начнем экзамен: какая из поклонниц была с ним под Трафальгаром[79] какая — под Березиной, какая — в ущельях Самосьерры?[80]Он ведь и под Самосьеррой ухитрялся флиртовать. Ну-ка, панна Стефания!
— Ответьте на ваши вопросы сами и заранее поставьте себе пятерку, а я сразу скажу: браво лучшему ученику! И довольно экзаменов, пусть будет «браво», но никаких «бис!», занавес опустился!
И Стефа весело упорхнула.
— Умеет и шутить, и защищаться… — буркнул Трестка.
Сегодня Стефа подвергалась атакам со всех сторон. Едва она отдалилась от Трески, на пути у нее блеснул монокль ее неотлучного обожателя по выставке. Девушка попыталась разминуться с ним, но он, опередив Вальдемара, загородил ей дорогу:
— Панна Стефания, вы меня сегодня сушим образом тираните! Я от вас не дождался и словечка, а из танцев получил один этот нудный вальс!
— Пан граф, разве вам этого не довольно?
— О нет! Вы сегодня выглядите, как королева, но вы — безжалостная королева, немилосердная к своим верным подданным.
— Правда? А кого вы считаете моими подданными?
— Прежде всего — себя.
— Выберите себе другого сюзерена. Для обеих сторон это будет выгоднее.
— Я роялист и храню верность своей королеве!
— Но, граф, своим сегодняшним костюмом я представляю республику!
— Ничего. У вас все равно на голове корона. Но у меня нет ни малейших шансов, особенно здесь, среди пальм, меж которыми вы так искусно скрываетесь.
— Прекрасные пальмы!
— Как все в Глембовичах. Дамы даже майората называют чудесным.
— Вы с этим не согласны, пан граф?
— А вы?
Стефа чуть смешалась, но быстро нашлась:
— Майорат соответствует всему, что окружает его.
— Значит, он все же чудесен?
— О нет! Я люблю чудесные вещи, но не выношу чудесных людей.
— Вы сами себе противоречите…
Стефа присела в изысканном реверансе на старинный манер:
— Monsieur, je suis enchantйe.[81]Засмеялась и исчезла за деревьями. Граф целеустремленно направился следом. Слышавший все Вальдемар провел рукой по лбу.
Шепнул, довольный:
— Как она умеет от них отделаться! И они ее ничуть не интересуют.
И решил непременно отыскать ее.
Она сидела на мраморной скамеечке с княжной Лилей Подгорецкой в окружении нескольких господ и дам. Когда Вальдемар приблизился, Стефа обернулась к нему:
— Пан Михоровский, просим на международный конгресс! Здесь многие в костюмах самых разных народов. Мы дискутируем, одних привлекает менуэт, другие хотят еще полюбоваться пальмами…
— А вы к какому лагерю принадлежите?
— Я не умею танцевать менуэт и потому нейтральна.
Меня выбрали судьей.
— Значит, в моем вмешательстве нет нужды? Арбитр здесь уже есть…
— Но вы примкнете к одному из лагерей?
— Я — за менуэт. А большинство?
— Тоже. Значит, дело решено, — и она изящно взмахнула веером. — Судебное заседание закрывается…
Распорядитель, молодой князь Гершторф, выбежал в зал. Вскоре зазвучала музыка. Менуэт наплывал меланхоличными, звучными волнами. Стефа и Вальдемар стояли в дверях оранжереи под огромными фестонами роз и зелени.
— А вы не будете танцевать?
— Нет, панна Стефания.
— Но вы голосовали за менуэт?
— Чтобы остаться с вами.
Стефа замолчала, весело глядя на красочную шеренгу танцующих пар. Белый зал, пальмы, цветы, фраки, драгоценности, изящные поклоны медленно двигавшихся в менуэте танцоров, старинная музыка — все это создавало впечатление, что бал происходит лет сто назад, в первые годы девятнадцатого века.
— Так должны были выглядеть балы в Сан-Суси и Версале, — сказала Стефа.
— Да, не хватает только париков и кружевных жабо… и кавалеры не в чулках.
— И нет мушек на щеках, и нет того кокетства, — добавила в тон ему Стефа.
— О, его довольно. Долю кокетства можно найти и у вас.
— Правда?
— Но у вас оно — особого рода. Кокетство мимозы безотчетно притягивает к ней и таит нечто от привередливости…
— Почему вы так решили?
Михоровский с улыбкой покачал головой:
— Вы задаете довольно смелые вопросы! Если я захочу быть откровенным, могу стать самоуверенным, а этого мне не позволяет собственная этика…
Девушка смутилась, но ответила столь же прямо:
— Может, я и привередлива, слишком требовательна… но если я перестаю быть требовательной, теряю обычную смелость, и у меня тогда наверняка очень наивный вид…
В глазах майората зажглись радостные огоньки, он ласково глянул на девушку:
— О нет, не наивный — озабоченный. И это составляет полный контраст с вашей обычной веселостью и красноречием… Незнакомый с вами человек ни за что не догадается, что вы можете быть иной… но непременно очаровательной.
Стефа взглянула на него, на лице ее вспыхнул румянец, всегда очаровывавший Вальдемара.
— Пан майорат, мне кажется…
— Что я становлюсь самоуверенным? Вы сами меня невольно к тому вынуждаете, если уж речь зашла о полной откровенности. Откровенно говоря, я рад, что в ваших глазах имею немного больше шансов, нежели граф с моноклем, Вилюсь и Трестка.
Стефа улыбнулась:
— Нужно признать, вы выбрали себе не самых сильных противников. Здесь ваша самоуверенность ослабла…
Вальдемар изящно склонил голову. Это был жест благодарности.
Какое-то время они молчали, потом он сказал, указывая на танцующих:
— Взгляните только, каким вдохновением охвачены иные дамы. Менуэт, я назвал бы наинесноснейшим из танцев, но их он явно воспламеняет. Неплохое изобретение, этот менуэт! Часто лишь в танце по-настоящему и раскрывается темперамент человека. Но зрители, наблюдая со стороны, диву даются — что так воодушевляет танцующих?
— Да, но так может думать только тот, кто сам не танцует. Танцор ничуть не удивится. Интересно, что за человек станцевал первый танец в истории человечества?
— Или сумасшедший в приступе безумия, или безмерно обрадованный чем-то субъект… например, пещерный человек, довольный богатой добычей.
— Или съевший собственную жену, закончив тем медовый месяц, — раздался за их спинами голос Трестки.
Стефа и Вальдемар рассмеялись:
— Откуда вы знаете, о чем мы разговаривали? Граф снял пенсне:
— Слух у меня отличный, а менуэт мне действует на нервы, я его не танцую, вот и решил присоединиться к вам, ибо поставленный панной Стефанией вопрос заинтересовал и меня. Если я здесь не нужен, — удаляюсь. Однако полагаюсь на ваше расположение. Посмотрите на Барского: как он уставился на нас, что у него за взгляд… Видите?
Михоровский поморщился:
— Это тоже пещерный человек. Разве что современный.
— А где панна Рита? — спросила Стефа.
— Раскланивается в менуэте с Жнином, и оба довольны.
— А что же вы?
— А что прикажете делать — в лоб себе стрельнуть или повеситься?
— Хотя бы потанцевать.
— И не подумаю. Чересчур большая жертва выйдет с моей стороны.
Князь Гершторф закончил менуэт. Пары рассыпались. Заколыхались веера. Короткий перерыв — и под звуки оркестра красочно наряженные гости, предводимые дворецким, направились в столовую. Дворецкий рассаживал гостей за богато убранными столами. Все опечалились, вспомнив, что это был прощальный пир…
79
Морское сражение у берегов Испании в 1805 г. франко-испанского флота с английским, закончившееся победой англичан. Никакого участия в нем Наполеон не принимал.
80
Горный перевал в Испании, где в 1808 году входившие в состав франц. армии польские кавалерийские полки прорвали испанскую оборону, открыв Наполеону дорогу на Мадрид.