— Вот так, падла легавая. — Шибзик все еще скалился, но улыбка у него была какая-то вялая, неестественная, а Сарычев, лежа на спине, делал вид, что сильно ударился затылком и вот-вот отдаст Богу душу — закатил глаза, затрясся как параличный, ощущая в то же время, что стягивающая руки веревка начинает подаваться.
— Ну-ка, воткни туда, где оно торчало, — приказал обсосок с раздражением в голосе, и когда Кувалда вернул майора в исходную позицию, посмотрел на непрекращающего жевать мордоворота. — Хватит, бля, умножаться note 27. Пора дело делать.
Тот вытер рукавом жирные губы и вскочил, оказавшись высоким, брюхатым, с разведенными в виде икса ногами.
— Какой красавец! — Его аморфная, лоснящаяся морда нависла над майором, обдавая перегаром и вонью гнилых зубов. Потрепав Сарычева за щеку, он игриво пропел: — Жося, сейчас мы тебе очко расконопатим, акробатомnote 28 у меня будешь, универсаломnote 29…
Дальше Сарычеву объяснять было не нужно — перед ним стоял «глиномес» — активный гомосексуалист, и перспектива быть оттраханным его не радовала. Майор напряг руки в последнем отчаянном усилии и наконец с облегчением почувствовал, что веревочные кольца подались. В это время мордастый легко приподнял его со стула, заботливо приговаривая:
— Давай, Жося, раздвинься, чтоб мне тебя не ломать. — И тут Сарычев нанес ему сильный поддевающий удар в пах подъемом стопы.
Очень уж Александр Степанович постарался — движение было настолько мощным, что нижняя часть хозяйства «ухажера» проникла в его брюшную полость. Активный отрубился мгновенно, не издав ни звука. Спасавший свою честь майор уже готов был помножить на ноль и прочих присутствующих, как вдруг в руках плюгавого оказалась продолговатая коробочка, из которой вылетели две стрелки с тонкими проводками. Они вонзились Сарычеву прямо в шею, и он упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть. Тело его дернулось пару раз и замерло. Шибзик осмотрел поверженного «глиномеса», пнул ногой его безжизненную тушу и горестно вздохнул:
— Непруха, бля. Все не в жилу, не в кость, не в масть. Надыбай баян. — Это относилось уже к Кувалде, и тот мигом приволок десятикубовую дурмашину в оригинальной упаковке. Впрочем, без особого энтузиазма — все мысли его, похоже, были о подраненных клешнях…
— Ладно, не так, так этак. — Осторожно вколовшись в магистральnote 30 «глиномеса», обсосок набрал в шприц крови, зачем-то посмотрел на свет и, засадив иглу в вену майора, с ухмылочкой нажал на шток. Подумал и, прошептав: «Кашу маслом не испортишь», — повторил ту же операцию с другой рукой Сарычева. Потом подошел к печке и бросил шприц в ярко горевшее пламя.
— Грузи обоих в лайбу, — обернулся он к Кувалде, сплюнул прямо на пол и вышел на свежий воздух. Чувствовалось, что настроение у него паршивое.
Правда, уже на подъезде к городу, когда в свете фар появилась стая одичавших собак, обсосок несколько оживился.
— Стопори, — приказал он и выпихнул бесчувственное тело мордастого на обочину. — Сожрут и со СПИДом.
Затем, с ненавистью глядя на недвижимого Сарычева, прошипел:
— Я тебе устрою, падла, похмелье. Всю жизнь помнить будешь… — И вытащив бутылку со зловещей надписью «Спирт питьевой», резко повернулся к ощерившемуся Кувалде: — Рот закрой. А менту открой. И пошире…
— Да не пил я ничего, не пил, — еще не совсем проспавшийся, Сарычев, забыв, что он не в своем кабинете, бухнул кулаком по столу — Говорю, не пил!..
— Постой, Александр Степанович, — почти-генерал посмотрел на него укоризненно, — вот, черным по белому гибэдэдэшники пишут, вот пожалуйста: «…в состоянии сильного алкогольного опьянения», «содержание алкоголя в крови» — так, столько-то промилле, «оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода», так… «привело к дорожно-транспортному происшествию», ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?
Сарычев молчал.
— Ствол, удостоверение, эти вот художества, — почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из госавтоинспекции, — знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?
— Не был. — Майор угрюмо вздохнул, уже зная продолжение.
— Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.
«Черта с два у них что-нибудь прояснится, — майор имел в виду обитателей 512-го кабинета, Особую инспекцию при управлении кадров ГУВД, — им и так все ясно, станут они, пожалуй, в дерьме ковыряться. Наши люди своих стволов не теряют…»
— Ладно, будет день, будет пища, — почти-генерал подписал ему пропуск, — еще одна щепотка соли на свежую рану, — и, пожимая на прощание руку, тихо спросил: — Знаешь, чего больше всего в этом мире? Дерьма.
Это Сарычев и сам знал. Мрачно он пожелал начальству удачи и пошел на выход.
Опять валил снег. Майор вдруг с особой ясностью почувствовал, как все это ему обрыдло — бесконечная зима, опостылевшая служба, семейная неустроенность, хренотень последних дней… Захотелось напиться — в стельку, в дрезину, в дугу… Так, как в гибэдэдэшном акте написано… Чтобы сразу в аут, в темноту, без всяких мыслей… «Ну вот еще, никак истерика? Не мякни, гад, не мякни», — живо справился он с упадническим настроением, глянул на дома, на троллейбусы, на спешащих по своим делам людей, протер лицо снегом, сплюнул и пошел домой. Ладно, ладно, не все так плохо… Руки целы, ноги тоже, ни денег, ни ключей эти гниды у меня не взяли. Ничего, ничего, прорвемся…
В ларьке он попросил порожнюю коробку, поднявшись домой, убрал в нее мешок с кошачьими останками, медленно спустился к заметенной машине, вытащил лопату из промерзшего багажника и долго, удивляясь собственному спокойствию, долбил похожую: камень землю. Потом он присыпал жалкий холмик снегом, постоял немного, двигая кадыком, и в какой-то потерянности, сгорбившись, двинулся домой. Долго наводил порядок, зачем-то по второму разу выдраил полы и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту — повесил в пустой комнате большой боксерский мешок.
Мешок был изготовлен из толстой кожи, весил, наверно, с центнер и боксерским его можно было назвать лишь весьма условно — лупить по нему можно было и руками, и ногами. Александр Степанович надел «блинчики», чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени, note 31 и мешку досталось по полной программе. Все, что скопилось у майора на душе, вылилось в каскаде сокрушительых ударов. Особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа «левая рука — правая нога». Минут сорок раздавались звонкие, пробирающие до нутра звуки ударов, а негодующие соседи снизу, сверху, справа, слева раздраженно стучали по трубам. Наконец, взопрев, Сарычев выдохся, снял мокрые от пота «блинчики» и пошел под душ.
Сполоснувпшсь, он достал из-под ванны небольшую коробку, открыл и, размотав мягкую фланелевую тряпицу, взял в руки пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка «Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество» — коротко и со вкусом. Помнится, еще взяточник Щелоков подарил — упокой, Господь, его генеральскую душу. Тогда, правда, было обидно — лучше бы звезду пораньше. Да ведь все, что ни делается, к лучшему. «Хоть и дерьмо, а все-таки ствол». — Александр Степанович протер патроны, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать. А пистолетик-то, хоть и дерьмовый, все же положил под подушку…
Несмотря на усталость, заснул он не сразу, с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара, и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то, уже через минуту, пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что начинается простуда. Наконец под утро он задремал, и его сознание очутилось где-то посередине между сном и явью.
Майор ощутил себя пробирающимся по узкой, извилистой галерее. Двигаться все время приходилось в «распоре», внизу был обрыв, и Сарычев слышал, как при каждом шаге из-под его ног, обернутых толстой кожей быка-хака и надежно затянутых ремнями, раз за разом срываются и булькают где-то далеко внизу мелкие камни. Майор с удивлением отметил, что, несмотря на кромешную темень, он свободно различает окружающее, только не обычным зрением, а каким-то другим, не имеющим к глазам ни малейшего отношения. Наконец его обостренный слух отметил, что упавшие камни больше не булькают, а сухо ударяются о дно разлома, это означало, что Великий Нижний Поток ушел в сторону и Пещера Духов уже недалеко.
Note31
Если стучать по боксерскому мешку голыми руками и хорошо, то скоро он порвется. Проверено.