— Ты живой, пидер? — Он мгновенно узнал Сарычева и, круто изменив направление, попытался с ходу воткнуть длинную деревянную палку майору в глаз. — Сдохни!
Это было сделано опрометчиво. Легко уклонившись, Сарычев въехал носком ботинка атаману в подраненный пах, в такт движению добавил ладонью в лоб, и тут случилось непредвиденное.
— Сука! — Шкура-потерпевшая выдернула из ананаса нож и, дико завизжав, вонзила острие Гнилому в спину.
— Изыди, блядища! — Майор, почувствовав, что явился Свалидор, непроизвольно шевельнул рукой, и лакшовка опустилась на кафельный пол. Секунду спустя рядом с ней очутился хрипящий атаман. Изо рта его пузырями выходила кровь, однако взгляд был осмыслен и преисполнен ненависти.
— Все равно от СПИДа загнешься, мент позорный!
Объяснять Сарычеву ничего уже было не надо, и он только спросил:
— Почему я?
— Чтоб под ногами не вертелся. — Гнилой захрипел сильнее, и из уголка его рта побежал кровавый Ручеек. — Чтобы, гнида в перьях, нос свой не совал…
— Знаешь, любопытство не порок. — Майор незлобиво ухмыльнулся и посмотрел на него с интересом: — О Шамане расскажи.
Глаза Гнилого сощурились, от ненависти его даже затрясло. Он вдруг ощерился и, плюясь красным, выдохнул с бешеной злобой:
— Душу не мотай, мент поганый, сука лягавая, падаль! — Выдохся, харкнул, прошептал свистяще: — Да Шаман тебя уроет в шесть секунд. Ты вначале со своими лягашами разберись, есть там один высоковольтный из кадров. Он тебя и сдал. Вот у него и спроси насчет Шамана…
Он замолк на секунду, хрустнул зубами и, уже не в себе, дико закричал:
— Суки! Падлы! Всех замокрю! — выгнулся и, извергнув водопад черной крови, вздрогнул и затих.
Пару мгновений Сарычев смотрел на него, потом покачал головой и задумчиво пошел прочь. Было слышно, что групповой заплыв находится в самом разгаре.
Недаром говорят, что понедельник день тяжелый. Генерал-майор внутренней службы Михаил Васильевич Помазков уныло глянул сквозь тонированное стекло «форда» на уличную сутолоку. Да, вот она, суета сует и всяческая суета… Чувствуя, что опять поплохело, он сглотнул тягучую слюну, однако держался с достоинством, пока не блевал. Урод-водила врубил на всю катушку буржуазную печку, и, ощущая, как его долготерпению приходит конец, генерал открыл окно и подставил красную, разгоряченную харю упругим струям ветра. О Господи, куда ты, юность прежняя, девалась? Михаил Васильевич, вспомнив себя молодым и красивым инструктором райкома ВЛКСМ, горестно вздохнул, прикрыл мутные после вчерашнего глаза.
С каким нетерпением ждали получения членских взносов от первичных организаций! Поработав головой, всегда можно было урвать свою долю от пирога социализма, а уж отдыхать-то комсомольский авангард умел. Вспомнив емкости с кристально-чистой, подобно слезе, водочкой стоимостью четыре рубля двенадцать копеек, машинистку Катю, родной письменный стол, на котором, собственно, веселье и происходило, генерал скривил несколько одутловатую физиономию и с внезапной экспрессией вскричал:
— Стой! Тормози!
— Есть, товарищ генерал! — Водитель, привыкший ко всему, включил сирену, принял вправо и припарковался, а несчастному Михаилу Васильевичу пришлось бежать за киоск… Услышав звуки тягостные, утробные, граждане ускорили шаги, а люди сердобольные и набожные истово перекрестились. Эка как его, болезного… С третьей попытки чекисту полегчало, и, утерев пасть рукавом расшитого золотом мундира, он таки продолжил нелегкий свой путь. Желудок его трепыхался у самого горла, мысли были тяжелы, словно жернова…
Эх, хорошо бы сейчас на воздух, с природой пообщаться поплотнее, поохотиться, например. Как славно было в прошлом году в Тюмени! Начальник местного УВД, прогибаясь перед проверяющими, исхитрился и лично посадил медведя на «пальму» note 154. Пока глупый топтыгин ловил брошенную ему в морду шапку, ловкие чекистские руки распороли ему брюхо клинком, и долго потом сидел косолапый в снегу, запихивая обратно в рану покрытые паром внутренности, ревел, медленно сдыхая, — вот умора-то! Но на этом веселье тогда не закончилось. Зэки сварили стальную клетку с дверью, оттащили в лес и закинули в нее на ночь дохлого барбоса. А поутру все было готово — еще один лесной прокурор сидел внутри ловушки и страшно ревел, а уж подстрелить его ничего не стоило. Помнится, сам генерал всадил в него все пять пуль из своей многозарядки…
Воспоминания о былом несколько оживили дух Михаила Васильевича. Вот он с вертолета строчит из автомата по джейранам, вот в казахских степях срубает антенной с несущегося джипа змеиные головы. А вот и кульминация генеральских подвигов — нынешние его приключения на Волге во время нереста осетровых. Ощутив во рту вкус икры-пятиминутки, Михаил Васильевич опять сглотнул слюну и понял, что если сейчас же не хлебнет пивка — погибнет. Мучительно, за родину. Однако ничего, как-то обошлось…
Вскоре водила угрюмо произнес:
— Приехали.
Пришлось грозно сдвинуть брови и, приняв бравый вид, бодро двинуться на службу. В кабинете генерал на всю катушку включил кондиционер, рявкнул по селектору, чтобы его ни с кем не соединяли и, истекая слюной, залез в холодильник. Там, в прохладных недрах, находилось то, что одно лишь могло вернуть его к жизни — упаковка запотевших банок реквизированного «Хольстена». «Господи Боже ж ты мой!» — Присосавшись, Михаил Васильевич часто задвигал кадыком, крякнул и быстро открыл еще одну. Прямо пальцами хватанул кусок засохшей паюсной икорки и наконец-то ощутил, что начинает приходить в себя. Проклятая пелена перед глазами рассеялась, пол перестал уподобляться палубе во время качки, и, что самое главное, блевать больше не тянуло. Чувствуя, как настроение начинает подниматься, генерал выкушал еще баночку «Хольстена» и, глянув на часы, кликнул подчиненных на утреннюю тусовку.
Которая не затянулась — вяло поинтересовавшись положением дел, он одобрил предпринятые действия, по-отечески посоветовал всем не терять чекистской бдительности, помянул добрым словом гаранта и президента и выпер присутствующих из кабинета. В это время раздалась трель — звонил кто-то свой, по сотовому, номер которого Михаил Васильевич кому попало не доверял.
— Да. Что? Ну, мля… Сейчас буду. — Он потер узкий лоб и принялся собираться. Переоделся в гражданское, засадил еще баночку пивка и, объявив по селектору, что отбывает перекусить, не спеша направился на выход.
От морозного воздуха в голове прояснело, на душе становилось все отрадней. Генерал закряхтел и размашистым шагом двинулся к гранитной набережной. Говорят, что именно в этом месте был когда-то ошвартован специальный катер, который разгонял гребным винтом кровищу, льющуюся из подземелий заведения, где нынче генералил Михаил Васильевич. Однако что было, то сплыло. Сейчас же, глядя вдаль, стоял себе спокойно генерал Помазков и, пребывая в твердой уверенности, что все идет как надо, со вкусом курил. Вскоре он услышал скрип снега под энергичными шагами, обернулся и скривил губы в улыбке:
— Привет.
— Два вопроса, Михаил Васильевич. — Его собеседник поправил модные очки на умном, интеллигентном лице. — Неприятности с налоговой полицией. Закрыли сразу пять наших бензозаправок. Думается, тебе проще будет решить по своей линии, чем мне по своей, так что навались, пожалуйста. — Он подмигнул и сунул папку с документацией в генеральскую длань. — Кстати, слышал новость? Гнилой дубаря врезал.
Новость Помазкова не впечатлила — он на дух не выносил этого бандитствующего отморозка, однако Для приличия все же проявил интерес:
— Причина смерти?
— Я не вдавался особо, говорят, шкура какая-то расписала, похороны завтра. — Очкастый засмеялся. — Вот к чему приводит половая несовместимость. Мотай на ус, Михаил Васильевич. А лучше на хрен…
Он помахал рукой и устремился к машине, ни марки, ни номера которой было не разглядеть.