Прокаженный

После завтрака он поднялся и отправился к себе собирать нехитрый скарб. Ствол, меч, бельишко, денег мешок. В дверь постучали, вошел Мазаев-старший.

— Что это ты, Павел Семенович, как с цепи сорвался? Пожил бы еще, на рыбалку съездили б. Чувствовалось, что расставание ему в тягость.

— Спасибо тебе за все, Степан Игнатьич. — Сарычев вжикнул молнией, взвесил на руке баул, одобрительно крякнул. — Только остаться мне никак. И тебя подведу, и себя. Калитка в огороде на замке?

— Нет, на задвижке. — Мазаев коротко взглянул на него, опустил глаза. — Ну как знаешь. Пошли в горницу, присядем на дорожку.

Вздохнул, насупился и ничего больше не сказал. Он вообще после инцидента с Варварой старался лишних вопросов майору не задавать. А тот, простившись со всеми, взял вещички и через двор, огородами, мимо заснеженных парников подался в безлюдный переулок. Потопал башмаками, отряхивая снег, и походкой праздношатающегося пошел вдоль покосившихся заборов. Давайте, ребята, бдите, дышите свежим воздухом. Мороз и солнце, день чудесный…

Только любовался местными красотами Сарычев недолго. На первом же почтамте он набил долларами пару фанерных ящиков, послал один Мазаеву, другой в славный град Петров Маше и, довольно тряхнув сумкой, которая заметно полегчала, зашагал себе дальше. Недалеко, правда, до обшарпанного отеля под названием «Краса Урала». Глянул на незатейливую вывеску, вошел в убогонький холл и с легким сердцем и спокойной душой заангажировал двухкомнатный люкс. Мафия хоть и бессмертна, но не всесильна. Каково же было его удивление, когда уже в местной ресторации он обнаружил слежку. Причем пасли его не бультерьеры-отморозки, только и умеющие, что вцепляться в глотку, нет, легавые еще те, поимистые, с тонким нюхом. Уж не с федеральной ли псарни?

«Да, кому-то я очень нужен», — подумал майор, вспомнил нетронутую мазаевскую ветчину и занялся салатом, щами по-уральски с молодой медвежатиной и скользкими от масла пельменями. Какая может быть война на голодный желудок?

Несмотря на воскресный день народу в заведении было немного. Пара бандитствующих элементов «на пальцах» терла свои вопросы. Трое вэдэвэшных офицеров сосредоточенно, без баб и пьяных выкриков, пили водку, видимо, поминали кого-то. Кроме местных проституток, изготовившихся в ожидании клиентов у барной стойки, внимания на Сарычева, казалось, никто не обращал.

Напившись клюквенного квасу, поданного в большом глиняном кувшине, Александр Степанович щедро дал официанту на чай, широко улыбнулся неохваченному еще шкурью и покинул ресторацию. Скучавшие в холле молодые люди в темных очках за ним не последовали, но едва он отошел от гостиничного фасада метров на полета, как хлопнули дверцы припаркованного неподалеку «форда-скорпио», и его приняли другие молодые люди, одетые менее респектабельно…

«Сколько ж вас, ребятки?» — В газетном киоске Сарычев купил толстенный журнал для настоящих мужчин, уселся на скамейке в сквере и принялся с увлечением шуршать страницами, что, впрочем, не помешало ему отметить, что сопровождающие работали профессионально и связь осуществляли по «рацухам с гарнитуром», держа микрофон на груди, а наушник в ухе. Так, так… Делая вид, что бдительность ему до фени, Александр Степанович показал преследователям местные красоты, пару раз брал такси и наконец совершенно четко определил, что выпасала его бригада из восьмерых волчар на трех машинах.

«Не живется вам, ребята, спокойно». — Майор подумал о мече, спрятанном в гостиничном номере так, что сразу и не найдешь, и, нехорошо усмехнувшись, направился в уральскую жемчужину. Ему очень нравилась местная кухня.

Ариана-Ваэджа. Столица Городов. Двадцать веков до рождения Христа

Всю ночь шел снег. Склоны священных гор сделались совсем седыми, ели у их подножия словно оделись в саван. Казалось, в мире остался только один цвет — белый. Цвет похорон, печали, расставания навсегда. Настало время всем прощаться со Столицей Городов. Те, кто благодарением Ахуры-Мазды имел семью, а значит, совершенством уподобился Гайомартуnote 196, уходили в дивный край, где царят мир и справедливость, освященные Зерваномnote 197. Путь туда одиноким был заказан. Им предстояло умереть в последней схватке со злом, от которого уже не спасала магическая защита. Драконы наступали. Они мучительно убивали жрецов, накладывая магические замкиnote 198, насылали эпидемии, развязывали войны, пробуждали в людях животное начало. Они уже практически победили. Люди по всей земле стали забывать о том, что они боги. Но не все. Тот, кто остался человеком, шел сейчас на смергь сквозь снежную пелену. Следом за Учителем и его верным учеником. Длинные волосы Заратуштры развевались на ветру, мужественное лицо Гидаспы было решительно и бледно. В ушах его набатом звучали слова учителя: «В сердце держи, что учение вернется туда, откуда вышло…»

Забирая ключ от номера, майор уловил странное выражение глаз администраторши и, сделав вид, что поднимающиеся следом молодые люди ему неинтересны, неспешно прошествовал к себе. Включил «Радугу» на рахитичных ножках, внимательно осмотрелся и тихо присвистнул — так и есть, номер шмонали. Однако грамотно, практически ничего не нарушив и не позарившись на деньги. Сразу видно — профи. «Нет, Гранитный здесь ни при чем. — Майор переоделся и отправился в кабак ужинать. — Эти не лаптем щи хлебают. Ладно, будем посмотреть».

Ввиду вечернего времени веселящихся несколько прибыло. На тускло освещенной сцене уже вовсю наяривала рыжая певица в белом трико, разгулялся оркестр, лихо трясли задами танцующие, от всего сердца подпевая: «А на тебе, как на войне…»

Издалека завидев Сарычева, мэтр расцвел улыбкой лепшего друга, а официант, как видно, помня о майорских чаевых, подскочил к его столу с проворством истинно халдейским. Александр Степанович плотно закусил крабовым салатом, заказал шашлык по-карски и направился к барной стойке на предмет общения с прекрасным полом. Выбирать долго не стал, пригласил на танец первую попавшуюся потаскушку — плотненькую, наштукатуренную, в несуществующей мини-юбке.

— Меня зовут Шурик, — доверительно сообщил он.

— Я пригласить хочу на танец вас и только вас, — пропела со сцены рыжая певица.

— Двадцать пять баксов в час, не меньше двух, анально, орально отдельный счетчик, — заученной скороговоркой поведала девица и, когда он решительно кивнул, прижалась к нему нежно и доверчиво. — Мое имя Агнесса.

Когда плясать наскучило, майор усадил даму за стол, махнул рукой подскочившему халдею:

— Девушке поесть и выпить.

Заказ приволокли быстро, и Сарычев принялся увлеченно жевать, со вниманием слушая свою новую знакомую. Терзая цыпленка-табака, она не забывала с увлечением хлестать белое винище, а также, держа майора за клиента чувствительного и денежного, открывать ему свое бедное девичье сердце.

Как приехала она пятерочницей-отличницей
Поступать в Институт энергетический,
Да пристал к ней, девчоночке молоденькой,
Кучерявый доцент, морда бритая.
Морда бритая, похотливая,
А состоял он в приемной комиссии,
А поелику была она девица честная
И дала от ворот поворот псу лядащему,
То явил свою морду тот козел душный на экзамене,
Зарубив молоду-красу, эх, да по конкурсу.
А бяда, знамо дело, в одиночку не хаживает,
Принесли как-то раз люди добрые весточку,
Переслали, значится, из села родного с оказией,
Ну а в ней слово горькое писано,
Померла будто бы на Покров родимая матушка,
В одночасье слегла и тихонько преставилась.
А батяня-злодей, сапожищами топая,
Уж другую привел, молоду да сварливую.
И кричит та строптивица цельный день с утра до ночи,
Мол, не пушшу на порог кого ни попадя.
И пришлось той-то девоньке-паиньке,
Сызмальства у мамани-заступницы
Ничего-то плохого не видевшей,
За прописку лимитну поганую
Поступать на сучильню советскую.
Ох, порядки там были суровые,
В закуте проживали работницы,
Восьмером без сортира, болезные,
А старшой был у них отставной майор,
Душегуб, лиходей из опричнины.
И склонял он, хищный аспид, к блуду адскому
Всех работниц младых, кого ни попадя.
А поелику была ента девонька чистая
Словно белыя горлица, не целована,
То и закрывал он ей наряды соответственно,
И приговаривал при том еще язвительно,
Что если, мол, не ляжешь ты со мной в постелю белую,
С голодухи в мать-сыру землю
Сложишь враз свои белы косточки.
Так-то вот, с год, поди, сердешна промаялась,
ан смотри, стороной, поди,
Пролетают вдаль годы девичьи,
Ну а сердце, знамо дело, просит ласки, дело женское.
И вот как-то раз, на свою бяду,
Заприметила она парнишку фабричного.
Заприметила его враз и приветила,
Отдала ему свое сердце трепетно,
Ну а также девочесть, дело известное,
И любились дружка с дружкою посередь дубрав,
Потому как в закуте места не было.
И постлала им мать-сыра земля
Травы летние постелей брачною.
Ох, бяда, где ты ходишь, разлучница,
Сколько слез по твоей вине миром пролито,
Черный ворон на дубу каркнул пакостно,
И паренька того забрали в солдатчину.
И послали его-то сердешного
Басурмана воевать в степь ковыльную,
Да вот только исхитрились гололобые
И стрельнули ему прямо в буйну голову
Из погана автомата «калашника».
Ой ты гой еси, добрый молодец,
Где лежишь теперь в пустыне неузнанный.
Не заплачет над тобой жена-красавица,
И не будет убиваться мать-родимица,
А схоронят тебя птицы хищные,
Птицы хищные да гады ползучие.
А вот как минула пара месяцев,
То оказалась ента девонька в тягости.
Но творить она не стала непотребное,
И точным сроком родила она ребенчишко,
Круглолиц и белотел да хорош собой.
Вот за него-то, за мальчонку безответного,
И стали гнать ее из закута всем обчеством.
А как пришлось ей на руках с малым грудным дитем
Испрошать ночлега да Христа ради по чужим углам,
То чтобы враз с сумою переметною
Да не пойти той бедной девоньке по миру,
То и пустила по чужим рукам красу свою,
Чтоб поруганием да заработать пропитание.

Note196

Совершенный самодостаточный андрогин.

Note197

Абсолют.

Note198

Эзотерическая практика, заключающаяся в том, чтобы наложить магический запрет на ту или иную информацию или действие. Например, существование так называемых заговоренных кладов, отыскать, а тем паче взять которые без снятия магического замка невозможно.