— Значит так, Варя, не бойся, бери баул с деньгами и иди смело, все будет хорошо. — Майор сунул ей в руки черную сумку с долларами и двинулся следом, строго соблюдая синхронность движений.
Беспрепятственно они взошли на крыльцо, и, глянув на округлую попу спутницы, Сарычев вдруг заметил, что ямочки на ней были точь-в-точь как у Маши, а тем временем дверь открылась, и послышался голос:
— Сейчас, корефан, потешимся.
В прихожей было темно, однако майор отлично видел всю изрытую зажившими прыщами харю разговорчивого, в руках у которого был ружейный обрез. Бросив Варвару на пол, Сарычев неуловимо быстрым движением обогнул ствол и вонзил свой палец в глазницу бритого шилом, явственно ощутив, как пронзает ткани мозга.
— Никак ты ее уже на конус берешь, — послышался громкий голос из комнаты неподалеку, и, усадив бережно мертвое уже тело в уголок, Сарычев неслышно приблизился к двери и глянул.
Зрелище было так себе. Связанные скотчем по рукам и ногам дети лежали на полу все мокрые, от страха под себя наделав, а плечистый, надо сказать, весь видный из себя, родитель одного из них, наставив увенчанный пламегасителем ствол «Калашникова» на дверной проем, держал палец на спусковом крючке и был готов открыть огонь.
Шутить он, видимо, не собирался — неподалеку от детских тел был приготовлен воткнутый в косяк массивный нож-батас, — и, ощущая бешеный водоворот ненависти, Сарычев глянул в его мутные, бегающие глаза.
Сейчас же автомат выпал из расслабленных пальцев родителя, а сам он неподвижно застыл подобно манекену, и в этот момент скрипнул пол под босыми ногами, и в комнату вошла Варвара. По лицу ее обильно струилась, смешиваясь со слезами, кровь, видимо, поранилась при падении, и, встретившись с ней взглядом, не сказав ни слова, майор быстро подхватил детей и понес к выходу, а когда он уже был на крыльце, в доме вдруг раздался раздирающий душу животный рев, который не смолкал долго, — говорят, что именно так кричат при медленной, поэтапной кастрации.
Глава восьмая
Лето 1988 года от Рождества Христова. Степь.
Солнце было похоже на зависшую в безоблачном небе докрасна раскаленную сковородку и палило немилосердно. Налетавший изредка ветер-суховей нес на своих крыльях жар мартеновской печи, и к полудню пахавшая в раскопе Оля Брянцева здорово раскаялась, что вышла на работу в лифчике, лежавшем нынче паровым компрессом на ее упругих девичьих прелестях. Снимать же бюстгальтер на виду у Мишки Гульцева, трудившегося неподалеку, она стеснялась, и, ощущая, как горячий ручеек сползает медленно между грудей к пупку, страдалица не сразу озадачилась присутствием под острием лопаты чего-то твердого.
— А вот ответь мне, Алексей Иванович, — уныло рывший землю на северном краю научный консультант Смирнов тем временем приблизился к начальству покурить, — жарко, камней до фига вокруг, а ни одной змеюги не видно: ни гадюки, ни щитомордника, ни гюрзы, слава тебе Господи. Будто не нравится им место это до чрезвычайности.
Главнокомандующий Орлов отреагировать не успел: в восточном секторе аспирантка-недотрога Брянцева вдруг завизжала так, будто кто-то начал медленно похищать ее девичью честь, и пришлось тащиться по песчаному, раскаленному мареву аж через весь раскоп.
Однако сразу стало ясно, что переживала носительница прелестей не зря: под лопатой ее в грунте уже отчетливо виднелся фрагмент плиты из какого-то зеленовато-желтого металла.
— Молодец, Ольга Сергеевна. — Толково используя момент, Орлов потрепал подчиненную по девичьей спинке и, тут же руку отдернув и утерев ее о штаны, скомандовал: — Вперед, гвардейцы, на мины.
На второй день выяснилось, что плита уходила в грунт на десяток метров, а вся поверхность ее была покрыта переливавшейся, подобно радуге, мельчайшей сеткой концентрических узоров, и если смотреть на них долго, то они начинали сплетаться в причудливые спирали, уходящие в глубь металла.
Однако все это были цветочки. В конце второй недели, когда кистями (а надо бы швабрами) всю плиту наконец-таки расчистили и вертикальные лучи солнца ударили с неба в ее сразу же засверкавшую огненными всполохами поверхность, девушка Брянцева вскрикнула, кандидат наук Орлов от неожиданности даже присел, а простецкий парень Мишаня Гульцев сдержанно выругался матом. И было отчего.
В самом центре раскопа раздался глухой гул, будто в недрах земли что-то долго сдерживаемое вырвалось наружу, окрестные развалины мелко задрожали, и многотонная массивная плита стала медленно, видимо ориентируясь по краям света, поворачиваться, плавно изменяя при этом свое положение к горизонту. Наконец она неподвижно замерла, и глаза присутствующих от изумления широко раскрылись: в душном степном воздухе возникло грандиозное объемное изображение белокурого человека с пронзительно-голубым взглядом. Он улыбался через тысячелетия, а на сомкнутых ладонях его расцветал ослепительно белый огненный цветок…