— Арнольд! Я запрещаю тебе подобные проповеди! — крикнул рассерженный Пауль. — Ты забываешь, что я уже не мальчик, которым ты мог помыкать. Мне двадцать четыре года, и я требую уважения и почтения, которые ты обязан оказывать мне, как своему господину.
— Прежде всего вам следует быть благоразумнее, дорогой мой господин, гораздо благоразумнее! — сухо ответил Арнольд. — До сих пор вы благоразумием не отличались, это мы видели в Италии, и вам нечего ломать голову над тем, откуда знает дядюшка о наших тамошних проделках: я сообщил ему всю правду.
— Ты? — От удивления и огорчения молодой человек буквально задохнулся. — Ты?
— Да, я написал барону. Я сделал это и почтительно сообщил ему, что мы близки к полнейшему разорению и что следует положить конец такой жизни. Это помогло, потому что через неделю пришло письмо, вызывающее вас сюда. До сих пор я молчал об этом — ведь иначе вы бы не приехали в Фельзенек. Да и дядюшка, как я вижу, тоже молчал. Он, может быть, думал, что мне могут быть от вас неприятности. Ведь он не знает, — и Арнольд с чувством собственного достоинства поднял голову, — в каких мы отношениях.
Столь прославляемым отношениям пришлось выдержать тяжелое испытание, так как Пауль при этом разоблачении совершенно вышел из себя. Он говорил о нежелательном вмешательстве в его дела, об интригах, о невыносимой опеке и обрушился на старого слугу со всей силой своего пылкого темперамента.
Тот выслушал все с невозмутимым спокойствием и произнес:
— Я исполнил свой долг и ничего более. Я обещал это еще покойной баронессе у ее смертного одра. Она нарочно позвала меня, чтобы сказать мне...
— Арнольд, перестань! Своими постоянными повторениями ты добьешься того, что я возненавижу память моей матери! — с чувством воскликнул Пауль, зная, что эта тема всегда была неисчерпаемой. Раз навсегда говорю тебе, что я не останусь в Фельзенеке, а если тебе придет в голову плести против меня новые интриги, то я уеду один и оставлю тебя здесь!
И, хлопнув дверью, Пауль вышел из комнаты. Арнольд смотрел ему вслед, укоризненно качая седой головой.
— И этот юнец требует к себе уважения и почтения от такого старика, как я! — с огорчением проговорил он. — Только на этот раз никакие вспышки гнева не помогут: мы останемся здесь и научимся подчиняться. Слава Богу, хоть в этом единственном пункте многоуважаемый дядюшка оказывается разумным.
С этими словами старый слуга достал ключ и, вопреки запрещению своего господина, принялся разбирать большой сундук.
Выйдя из комнаты в сильном возбуждении, Пауль прошел на террасу, тянувшуюся перед его окнами. Он был взбешен из-за поступка Арнольда, а еще более из-за приказания дяди остаться в Фельзенеке, тогда как он всеми силами рвался отсюда. Проницательные глаза старого слуги не ошиблись: прекрасная спутница занимала все чувства и помыслы молодого человека. Он приехал в В. одновременно с нею и знал, что она остановилась в местной гостинице. Тогда он решил, что и ему необходимо приехать туда же. Однако ему ничего не удалось узнать. Служанка оказалась необщительной, а Арнольд, которого он хотел употребить в качестве разведчика, вместо того чтобы повиноваться, прочел ему целую проповедь. Теперь все дело было в том, чтоб не потерять так счастливо найденного следа, и Пауль раздумывал, как и под каким предлогом удобнее устроить свой отъезд. Лучшим средством казалось ему внезапно заболеть от резкого воздуха Фельзенека. Воздух был действительно резок, но его суровое смолистое дыхание благотворно действовало на нервы молодого человека, ослабевшего в мягком, душном воздухе Италии.
Пауль стоял на приютившейся на выступе скалы террасе, с которой был виден весь громадный замок. Только здесь, в его непосредственной близости, выступал он во всем своем величии. Все эти стены, башенки и выступы, с их кажущейся неправильностью, соединялись в одно живописное целое, гораздо более величественное и грандиозное, чем прежняя крепость, хотя при постройке замка руководствовались старыми планами. Широкая каменная галерея со стройными колоннами и высокими сводами, ажурная лепка которых представляла настоящее произведение искусства, вела в старую часть замка. И здесь рука архитектора старалась по возможности щадить и поддерживать сохранившиеся части здания, в то же время препятствуя начатому временем разрушению.
Густой столетний плющ покрывал темные стены круглой башни, где помещался кабинет хозяина. Его стебли, толщиной в руку, вросли в каменную кладку и покрывали ее непроницаемой сеткой зеленых ветвей и листвы. Флигель, примыкавший к башне, также был весь покрыт плющом, но здесь он рос не так густо, позволяя видеть во многих местах еще крепкие, как железо, квадратные плиты древних стен. Замок Фельзенек, построенный на вершине скалы, господствовал над всей долиной, гордо и грозно поднимаясь к облакам, которые довольно часто спускались к нему и со всех сторон окутывали его.