Жена барона происходила из еще более древнего рода, чем род Верденфельсов, и имела в своем гербе княжескую корону. В своем выборе барон руководствовался исключительно этим обстоятельством, личное расположение не играло никакой роли. Он столько же гордился происхождением своей жены, как и рождением сына, поскольку считал необходимым иметь наследника своего имени и продолжателя рода. Едва ли сын имел в его глазах другое значение. Будь Раймонд таким же диким и необузданным, как и он сам, отец, может быть, увидел бы в нем свое отражение и полюбил его. Но серьезный, задумчивый мальчик был до глубины души антипатичен барону, и постоянно вызывал его порицания и грубые насмешки.
Молодого барона редко видели и мало о нем знали. Рано потеряв мать, он рос почти исключительно под суровым надзором отца, не допускавшего в сыне никакой самостоятельности. С крестьянами Раймонд никогда не сближался, может быть, он не смел делать это, а может быть, и не хотел. Как бы то ни было, он не сделал ничего, чтобы смягчить общую ненависть к отцу; кроме того, все знали, что тот и не слушал сына, который, как и все остальные, должен был подчиняться его железной воле; все это, однако, не помешало тому, чтобы общая неприязнь перешла с отца на сына.
Наступил год, когда революционное движение, начавшееся сначала в городах, мало-помалу охватило и сельское население. В поместьях начались открытые восстания и мятежи, чуть тлевшие искры вспыхивали ярким пламенем. А в Верденфельсе горючего материала было более чем достаточно. Скрываемые годами ненависть и злоба сразу вспыхнули, и обстановка, сложившаяся там, была более грозной, чем где бы то ни было. Но барона невозможно было убедить пойти хотя бы на малейшие уступки. Он насмехался над своими соседями за страх перед их «крестьянами и поденщиками», а со своими обращался еще надменнее прежнего.
Последствия не заставили себя ждать. Произошел целый ряд тяжелых, безобразных сцен, однако Верденфельс, несмотря ни на что, постоянно выходил из них победителем. Он лучше любого другого умел играть роль повелителя, а его непреклонная гордость и бесстрашие производили неотразимое впечатление на людей, видевших вокруг множество примеров жалкой трусости. Все шумели и горячились, но никто не решался всерьез посягнуть на человека, которого издавна привыкли бояться.
Наконец дело дошло до крайности. Поводом для столкновения послужил незначительный случай, а непоколебимое упрямство, проявленное при этом бароном, заставило вспыхнуть давно разгоравшиеся страсти. Все население деревни с громкими криками двинулось к замку, грозя помещику, который и не думал уступать его требованиям и велел забаррикадировать дверь, вооружил своих слуг и довел дело до настоящего сражения. Крестьяне попытались ворваться в замок силой, толпа пошла на штурм, и последний удался бы, так как способ защиты оказался совершенно неудовлетворительным, и чрезвычайное озлобление людей заставляло бояться самого худшего, если бы замок и его владельцы попали в их руки.
Но столкновение кончилось столь же неожиданно, как и началось. В самый решительный момент, когда двери замка уже начали подаваться, в деревне вспыхнул пожар. Как и отчего он начался, никто не знал, но один из хуторов вдруг запылал ярким пламенем. Стоял холодный и сухой день, и с гор в долину дул порывистый ветер. При виде ужасной опасности, угрожающей их домам, мятежные крестьяне забыли и свое озлобление, и жажду мести. Они бросились в деревню спасать свое имущество, однако было слишком поздно — огонь нашел себе обильную пищу, и вырвавшаяся на свободу стихия смеялась над всеми человеческими усилиями. Ветер переносил пламя с одного дома на другой.
Все попытки борьбы с огнем были напрасны, и некоторые смельчаки, бросившиеся в горящие постройки, чтобы спасти имущество или скот, были раздавлены обрушившимися балками. В несколько часов вся деревня обратилась в пепел, и три человека стали жертвами пламени. Замок остался невредимым на своей недоступной вышине. Пожар, вспыхнувший как раз в решительный момент мятежа, спас замок.
Но ненависть и ожесточение теперь, из-за случившегося несчастья, удесятерились. Люди стали искать связь между этими двумя событиями. Начали ходить темные слухи о том, что пожар был не случайным, что он — дело рук барона, и хутор подожгли, чтобы отвлечь нападавших от замка и спастись. Говорили даже, что собственный сын барона сделал это, выполняя приказание отца. Вздорные, ни на чем не основанные и никем не подтвержденные слухи, но им верили, и возмущение против помещика достигло такой степени, что ему приходилось бояться за собственную жизнь.