— Грегор!..
В этом восклицании в одно и то же время прозвучали и гнев и страх.
Вильмут остановился, но между бровями у него залегла мрачная складка.
— Ну? — спросил он после некоторого молчания.
— Ведь ты тогда же обещал мне, что между нами никогда не будет речи об этом... Не забывай же своего обещания!
Пастор не сводил пристального взора с прекрасного, сильно побледневшего лица, взора, проникающего до самой глубины души.
— Ты еще не справилась с этим? — медленно произнес он наконец. — Все еще нет?
Глубокий вздох вырвался из груди молодой женщины.
— Ты же знаешь, что с этим покончено! Я подчинилась твоей воле и думаю, что ты можешь быть доволен мною.
— Моей воле? Как будто ты когда-либо подчинялась чьей бы то ни было воле! Ты подчинилась только той беспощадной истине, которую я тебе открыл. Больше я ничего не сделал, я только открыл тебе глаза, а ты даже не поблагодарила спасшего тебя врача, ты предпочла бы остаться слепой.
— Ошибаешься, — беззвучно проговорила Анна, — я благодарна тебе за это — даже и теперь.
Вильмут собирался что-то ответить, как вдруг дверь быстро распахнулась, и в комнату влетела молоденькая девушка в пальто и шляпе; ее длинные косы не были подколоты, а свободно спускались вдоль спины, и совсем еще детское личико сияло радостью и задором.
— Вот и я опять! — звонко крикнула она. — Какая это была веселая поездка! Мы доехали почти до самого заколдованного Фельзенека и чуть-чуть... — Она вдруг остановилась, заметив пастора, и продолжала сразу изменившимся, тихим голосом: — Ах, ты здесь, кузен Грегор! Я вам помешала?
— Да, Лили, ты мешаешь! — холодно ответил он. — Вообще нельзя вбегать в комнату таким сорванцом. Когда же наконец ты выучишься вести себя, как подобает взрослой девушке?
Лили поспешно уселась рядом с сестрой, дерзко, хотя и немного испуганно поглядывая на строгого двоюродного брата. Но страх, по-видимому, все-таки взял верх, потому что она не решилась ему возражать. Вместо нее заговорила Анна:
— Лили всего шестнадцать лет. Предоставь ей еще по-детски радоваться и шалить! Она всегда успеет познакомиться с серьезной стороной жизни.
— Ты балуешь сестру, — укоризненно проговорил Вильмут. — Вместо того чтобы подготовить ее к этой серьезной стороне жизни, ты позволяешь ей по целым дням ребячиться. Тебе следовало бы оставить ее под моим присмотром, это было бы ей весьма полезно.
При последних словах молодая девушка вздрогнула и с таким страхом взглянула на сестру, что та обняла ее, как бы желая защитить, и сказала, обращаясь к кузену:
— Нет, Грегор, я не расстанусь со своей маленькой Лили, как бы ни изменились обстоятельства.
Пастор пожал плечами.
— Рано или поздно ты должна будешь сделать это, особенно если на Розенберг не найдется очень выгодного покупателя. Но мне пора идти. Прощай, Анна!
Пастор протянул сестре руку и вышел, не удостоив Лили даже легкого поклона.
Девушка, по-видимому, была очень рада, что избавилась от его дальнейших наблюдений. Она при последних словах пастора начала снимать пальто и шляпу. Но едва только затворилась дверь за наводящим на нее страх человеком, как шляпа полетела на диван, а на личике Лили появилось жесткое выражение.
— Если бы я только знала, что Грегор здесь, я ни за что не вошла бы, — заявила она. — Когда я вижу, что он направляется в Розенберг, мне всегда хочется убежать на самый верх Гейстершпица, чтобы только не встретиться с ним.
— Лили! — с упреком в голосе остановила ее старшая сестра.
Однако в своем гневном возбуждении Лили ничего не хотела слушать и продолжала с прежней горячностью:
— А ты разве любишь его? Ты боишься его, как боятся решительно все, а между тем ты — единственный человек, которому он разрешает иметь свою волю и свое мнение. Он весь Верденфельс держит в ежовых рукавицах. Никто из крестьян не решается ничего предпринять без его совета, что бы он ни приказал, все слепо повинуются ему. Если бы ты действительно захотела снова отдать меня под его надзор... ух, при одной мысли об этом меня охватывает дрожь!
— Какой ты глупый, неблагодарный ребенок! — упрекнула ее молодая женщина. — Разве ты забыла, что сделал для нас Грегор, когда мы осиротели и у нас никого не осталось на свете, кроме него? В то время его доходы были крайне ограничены, и ему приходилось содержать свою мать, но все-таки он без малейшего колебания принял нас к себе и стал заботиться о нас. Ты, конечно, не могла тогда понять этого: тебе едва минуло шесть лет.
— Только потому я и могла выносить такую жизнь, — объявила Лили. — Я была тогда еще слишком мала и незначительна, чтобы ему захотелось удостоить меня своим личным надзором. Он вполне предоставил меня тете, а когда она умерла и я стала объектом его воспитания, тогда ты, да мое счастье, вышла замуж и поместила меня в институт. Но ты с самого начала пользовалась особенным попечением Грегора. Я совершенно не могу понять, как ты все это выдержала. Я решительно не была бы в состоянии вынести подобную пытку.