Для каждого из этих двух богов воздвигли по башне в форме кургана. Там-то они и отбывали наказание четыре дня и четыре ночи. После того как прошли четыре ночи наказания, вокруг этого места набросали ветвей, пучков и всего остального, что было у них в ходу. На следующую ночь, когда предстояло начаться обрядам, принесли украшения Текукищекатля; они состояли из плюмажей, называемых ацтпакомитлъ, и куртки из легкой ткани. Что же каслегсяНанауатцина, прыщавого малыша, то на голову ему надел и бумажную шапочку, называемую аматцонтли, и возложили на него бумажную епитрахиль и препоясали ремнем, тоже бумажным. Когда же наступила полночь, все боги выстроились вокруг очага по имени Теотекскалли, где огонь бушевал четыре дня.
Боги разделились на два ряда, расположившиеся отдельно друг от друга по обе стороны костра. Двое избранников пришли, чтобы занять места у очага лицом к огню между двумя рядами богов, которые встали в ряды, а затем, обратившись к Текукицтекатлю, сказали ему: "Ну Текукицтештль\ Бросайся же в костер!" И тот попытался броситься туда, но так как очаг был слишком большим и слишком пылающим, он испугался этого великого жара и отступил. Во второй раз Текукицтекатлъ набрался смелости и захотел броситься в очаг, но стоило ему подойти к очагу, как он остановился и не посмел идти дальше. И он впустую совершил четыре попытки. Но ведь было заповедано, что никто не может делать больше четырех попыток. Итак, когда состоялись четыре попытки, боги обратились к Ншшуатцину и сказали ему: "Ну, Наиауатцин, теперь твоя очередь". Едва они произнесли эти слова, как он собрался с силами, закрыл глаза, устремился к костру и бросился в огонь. Он тотчас же начал потрескивать, как это бывает с поджариваемым предметом. Текукицтекатлъ же, увидев, что Нанауатцип бросился в очаг и запылал, тотчас же разбежался и кинулся в пламя. Говорят, что в это же время в костер влетел орел и запылал и что поэтому теперь у этой птицы черноватые перья; за орлом последовал и тигр, но не загорелся, а лишь опалился: поэтому на нем остались черно-белые пятна".[10]
Чуть позже коленопреклоненные боги увидели, как "ставший солнцем" Нанауатцин поднимается на востоке. "Он казался очень красным, переваливался с боку на бок, и никто не мог задержать на нем взгляда, потому что он слепил их - так он сиял лучами, что исходили от него и повсюду распространялись". В свой черед, над горизонтом взошла луна. Поскольку Текукицтекатлъ проявил нерешительность, он сиял не так ярко. Богам же впоследствии суждено было умереть, и ветер, Кетцалъкоатль, истребил их всех-, ветер вырвал у них сердца и зажег ими новорожденные светила».
С этим мифом следует сопоставить верование, согласно которому люди и не только люди, но и войны созданы для того, «чтобы существовали те, у кого можно было бы взять сердце и кровь, чтобы солнце могло поесть».[11] Очевидно, что этому верованию не менее, чем только что приведенному мифу, присущ смысл чрезвычайной ценности потребления. Каждый год в честь солнца мексиканские индейцы, по примеру своих богов, соблюдали четыре дня поста. Затем они приносили в жертву прокаженных, подобных больному кожной болезнью малышу. Ибо мысль была для них не чем иным, как демонстрацией действий.
10
Bernardino de Sahagun, Histoire des Choses de la Nouvelle Espagne, trad. Jourdanet et Simeon, 1880, 1, VII, ch. II.