Сильно запахло бензином. Рука нырнула в карман косухи и вынырнула с зажигалкой.
Черт пробил бензобак мотоцикла Большого Брата, и горючее тугой струей хлынуло на дорогу. Тридцатью футами впереди бородач заходил на поворот.
Тэннер стиснул зажигалку в руке (корпус ее украшал выпуклый эмалевый череп с крылышками), крутанул колесико большим пальцем. Сначала посыпались искры, потом затеплился огонек. Черт бросил зажигалку в темневший перед ним бензиновый ручей, и пламя рванулось, оставляя на дороге пылающий след.
Большой Брат тем временем успел развернуться и несся прямо на Тэннера. Увидев, что произошло, он выпучил глаза, и улыбка в рыжей бороде завяла.
Байкер попытался спрыгнуть с мотоцикла, но опоздал.
Взрыв бензобака подхватил Большого Брата и швырнул на дорогу с пробитой головой, изрешеченной осколками.
Пламя волной окатило и Тэннера. Он принялся сбивать его, едва шевеля руками.
Приподняв голову над пылающим полем боя, Черт вновь уронил ее. Сейчас он был весь окровавлен, до предела обессилел и чудовищно устал...
И тут Тэннер увидел свой мотоцикл - невредимый, тот стоял впереди на дороге.
Черт пополз.
Добравшись до мотоцикла, он рухнул поперек седла и пролежал так добрых десять минут. Дважды его вырвало; боль, не затихая, накатывала волнами.
И минуло не меньше часа, прежде чем Тэннер взгромоздился на байк и дал газ.
Он проделал с полмили, а потом усталость и головокружение все-таки взяли свое.
Черт съехал на обочину и, как мог, припрятал мотоцикл. Только тогда он лег на голую землю и уснул.
В театре Смертной Муки, на сцене Исступления, среди подсвеченных молниями декораций Ночи и Грез скользят по подмосткам несуществующие воспоминания, слагаемые из были и небыли, яви и категорически невозможного, одушевленные страстями - мимолетные или непреходящие, свободные от похоти или невыразимо сладострастные, запутанные или нелепые, редко удерживаемые памятью, порой внятные, связные, прекрасные, уродливые или вполне земные, основанные на опыте, обычно бессмысленные и беспредметные, иногда - странно печальные или радостные, живописно-мрачные или светлые с легким оттенком грусти, - больше об этих воспоминаниях в общем - то нечего сказать, кроме одного: искра, из коей они возгораются, тоже неведома.
Человек, одетый в черное, движется по разбитой дороге под тускло светящимся небом.
Я - отец Дэрт[9], священник из Олбани, словно бы говорит он, совершаю паломничество в Бостонский собор, дабы помолиться о спасении человека. По горным тропам, но Дороге вдоль берегов потока в клочьях иены, мимо огнедышащей горы и по шатким мосткам тяжело ступают мои ноги. В этом лесу при Дороге, там, где обильные росы, я дождусь рассвета.
Доносится шум, подобный ровному урчанию мотора, однако он не становится ни громче, ни тише. Затем к нему добавляется другой звук - словно кто-то каждые пять секунд бьет камнем по крылу автомобиля. И звуки эти не смолкают.
К лесу приближается второй человек - в серых одеждах и красной маске, чьи глазницы обведены кругами. Тонкая линия вместо рта, ввалившиеся щеки и три темные буквы V на лбу.
Есть разговор, поп, словно бы говорит он, подходя и останавливаясь рядом с первым.
И что бы вы хотели сказать?
У меня большая просьба: помолись за одного человека.
Это мой долг. И за кого мне молиться?
Имя - ни к чему. Он лежит далеко отсюда. Похоронен в другой земле.
Как же мне за него молиться, если я не знаю имени?
Все равно помолись. Ибо сказано: призревай всех тварей без различия.
Этого я не могу.
Но сквозь мерные удары и ровное урчание твердо и весомо падают слова: молись, и, пусть молитва души твоей безымянна, приемлющий моление распорядится ею.
Тогда идем ко мне в мой дом, пои, там ты найдешь ночлег.
Человек в сером поднимает ветку, за ней - дверь.
Что это? Какое-то святилище? Похоже на салон автомобиля, только очень большой.
Так и есть.
Человек в маске усаживается за руль, кладет на него ладони и замирает, устремив перед собой неподвижный взгляд.
Кто ты?
Не важно. Я веду машину.
Куда? Зачем? Ради чего?
Узнай, что, отправляясь на задание, я не хотел умирать. Мне было страшно, но я гнал машину вперед. Мимо, в объезд, напролом, что бы ни встало на пути, - я мчался к цели, а перуны небесные разили окрест, и вот мой товарищ погиб, и стал одолевать меня сон, я же боролся с ним зельями и силою воли и не бросал руль, хоть и знал, что незримое пламя радиации сжигает мое тело, проникая сквозь поврежденную броню. И в дороге я стал частью машины, а она - частью меня, так что мы стали едины в своей миссии. Это пламя по сей день беспрестанно терзает меня, и голова становится все тяжелее.